Понемногу появляются признаки приближения спектакля: служитель вынес на авансцену и прикрепил к занавесу, со стороны публики, доску с надписью: «Лондон». Теперь публика знает место действия пьесы. Другие служители в то же время развешивают по стенам сцены ковры, прикрепляют к ним черные квадратные картоны с двумя перекрестными белыми полосами: это окна; все вместе взятое должно обозначать, что действие происходит в доме, в комнате. В глубине сцены, у задней стены, небольшое возвышение, задернутое отдельным занавесом: это горы, балкон, палуба корабля, крыша дома – что угодно, смотря по надобности. Здесь происходит знаменитая сцена на балконе между Ромео и Джульеттой, здесь и замок Макбета, и король Дункан, будто бы отворяя окно, вдыхает чистый воздух Шотландии, здесь же ставится и кровать Дездемоны, умерщвляемой ревнивым Отелло. Между коврами картонные двери, в углу картонный же балдахин: он может понадобиться, если в числе действующих лиц есть король. По сторонам сложено еще несколько картонов: на одном нарисовано дерево – это лес или сад, на другом крест или могильный камень – это внутренность церкви, кладбище. Крайняя бедность сценической обстановки с избытком окупается неистощимым богатством фантазии зрителей, которые в правдоподобии не нуждаются и способны вообразить и представить себе что угодно: точь-в-точь дети, разыгрывающие на большом отцовском диване охотничьи и разбойничьи сцены из Майн Рида или Купера. «У Шекспира, – как пишет один из критиков, – главным машинистом является воображение публики: она до того молода и богата избытком фантазии, что охотно принимает шесть фигурантов за сорокатысячную армию и при помощи одного только барабанного боя легко представляешь себе все баталии Цезаря, Кориолана, Генриха V и Ричарда III». Уже Бен Джонсон замечал, что на сцене нередко целая война Алой и Белой Розы изображается тремя заржавленными мечами. Современник Шекспира, поэт-аристократ сэр Филип Сидни, не одобряет романтической вольности тогдашней драмы: «Смотрите – вот три дамы вышли прогуляться и нарвать цветов: вы, конечно, представляете себе на сцене сад. Но через некоторое время вы услышите тут же разговор о кораблекрушении и вас покроют позором, если вы не представите себе скалы и море. Вот две армии с четырьмя мечами и одним щитом: и чье черствое сердце не испытает при этом всех треволнений генеральной баталии?» Но повторяем, публика так молода и непритязательна, так не избалована сценическими эффектами, что легко оказывается во власти иллюзии, какой нам, в наш рассудочный век, не достигнуть никакими средствами науки и технического умения.
