За пределами моего видения послышался шорох и я, преодолевая боль, постарался повернуть голову еще немного, и в полутьме комнаты я увидел Мудрую Женщину.
Она смотрела на меня и затем подошла ко мне. Рука ее коснулась моего лба, где сосредоточилась вся боль. Я дернулся, хотя пытался скрыть, какие муки причиняет мне любое прикосновение.
— Лихорадка прошла, — голос ее был тихим, но хриплым и суровым. — Это хорошо. Теперь… — Она подошла к огню, налила из котла в грубую глиняную чашку черной жидкости, добавила туда воды, подсыпала несколько щепоток сушеных трав из сосудов и коробочек.
Во время нашего совместного путешествия она была одета, как одеваются наши женщины. А теперь на ней была какая-то накидка, едва доходившая до колен, а из под нее выглядывали брюки и такие же сапоги, какие были одеты на мне.
Она подошла ко мне, положила руку под голову и приподняла меня с такой легкостью, какой я не ожидал от женщины. Она поднесла горячий напиток к моим губам.
— Пей! — приказала она, и я повиновался, как ребенок повинуется главе дома.
Напиток был горячий и горький. Такого бы я по собственной воле не выпил. Но все же я проглотил его, стараясь не показывать отвращения. Я был уверен, что это какое-то лекарство. Когда я допил все, и она хотела отойти, я попытался взять ее за рукав, задержать ее и сказать всю правду о себе. Я знал, что должен сказать ее сейчас, когда мой разум прояснился. А если я промолчу, то совершу второе свое предательство.
— Я лишен рода… — мой голос удивил меня. Слова, которые с легкостью формировались в мозгу, язык произносил с трудом, как будто он и мои губы распухли и потяжелели.
Она опустила меня на постель, затем освободила свой рукав от моих пальцев.
— Ты болен, — сказала она, как будто этот факт освобождал ее от греха, как бы ни был он черен. — Тебе нужно отдохнуть.
Когда я попытался снова заговорить, объяснить ей все, она положила пальцы мне на губы, и я опять содрогнулся от боли. Затем она поднялась и не стала обращать на меня ни малейшего внимания. Она ходила туда-обратно по комнате, переставляла ящички, сосуды, наводя порядок, понятный ей одной.
Наверное ее напиток оказал на меня усыпляющее действие, так как вскоре глаза мои стали закрываться. И вот я уже провалился в освежающий сон без сновидений.
Когда я проснулся во второй раз, я увидел у очага Гатею. Там все еще кипел котел, и она помешивала в нем длинной ложкой, что позволяло ей держаться подальше. А это было необходимо, так как горячая жидкость выплескивалась из котла, и пламя вспышками вырывалось из очага. Должно быть я издал какой-то звук, потому, что она тотчас же оставила ложку и подошла с чашкой ко мне.
