Никита, не глядя, нащупал позади себя стул и сел, как будто разом утратив силы.
Выдохнул, уткнув лицо в ладони:
— Что же делать?
— Полагаю, прежде всего следует извиниться, — ответил на этот явно риторический вопрос Константин.
— А потом — уйти, — продолжила я.
— У меня нет детей, — выдавил Никита. Теперь он говорил тяжело и словно через силу, и почему-то казалось, что вот-вот расплачется. — Ни в браке, ни вне брака. Я консультировался… Никто не понимает, почему так, но самое вероятное предположение — откат. Но я не нарушал клятв, никогда. И тут я вспомнил, что ты, Андреева, считаешь иначе.
Ты обвинила меня тогда…
Я пожала плечами.
— Я по-прежнему считаю, что ты вел себя бессовестно. Но… — Я подумала вдруг, что со стороны, если действительно отрешиться от чувств обиженной глупой девчонки, ту ситуацию можно трактовать в пользу обеих сторон. — В общем, не имею ни малейшего желания ворошить старые обиды. И если все так серьезно… Как думаешь, мы можем просто простить друг друга и закрыть все старые счеты? Должно помочь, если я правильно понимаю.
Он поднял голову, на лице вспыхнула надежда:
— Ты согласна?
— Конечно. Нет ничего глупее, чем годами лелеять обиды.
Никита повернулся к Константину:
— Будете свидетелем?
— Конечно, — кивнул тот. Олежка старательно сопел с ним рядом, уцепившись за руку, и я улыбнулась:
— Все хорошо, сынок.
— Меня не заберут? — всхлипнув, спросил он.
— Не заберут, — я опустилась рядом с ребенком на колени и легонько поцеловала его в беленькую макушку. — Одуванчик ты мой. Я никому тебя не отдам.
— Почему одуванчик? — насупился малыш.
— Потому что беленький, — я дунула на длинную челку, — и пушистый. Постой тихо, мы уже совсем скоро закончим с этим дядей и поедем домой. Хорошо?
Никита встал, дождался, пока я подойду, и протянул руку.
— Я, Никита Николаевич Давыдов, прошу прощения у тебя, Марина Андреева, за все, чем тебя обидел вольно или невольно.
Я коснулась его ладони.
— Я, Марина Витальевна Вольная, в девичестве Андреева, прошу прощения у тебя, Никита Давыдов, за все, чем тебя обидела вольно или невольно.
Мы одновременно сжали руки и вместе произнесли:
— Прощаю.
Константин накрыл наши сомкнутые ладони своей:
— Свидетельствую.
Странное это было ощущение: как будто упал с души камень, которого никогда и не замечала. Я вдохнула полной грудью и удивленно покачала головой:
— Не знаю, как это объяснить, но я уверена, что получилось.
— Я тоже что-то такое чувствую, — признался Никита. — Спасибо, Андреева.
