Он вздыхал и желал ей счастья. Молодого мужа и детей. Ей давно бы надо иметь сына или снова дочь, живую и красивую. Единственное достояние, которое он мог бы завещать будущему. Он так любил свою умершую Галю и детей, которые у него уже никогда не родятся!
Он повернулся к англичанину, чтобы посмотреть, не пришел ли тот в себя.
— Руперт!
Но Ройс не очнулся. Он только зашевелился и ничего не ответил.
Водопьянову вдруг захотелось поговорить, сейчас он был бы рад рассказать Руперту свою жизнь — как знать, может, она подходит к концу, а конец легче встретить, вспоминая, что ты жил не напрасно.
Но вдруг до него донеслись какие-то звуки — неясные, будто с того света.
Ветра снаружи не было, а если он и дул, то очень слабо. Из-за стены слышался сухой, то и дело замиравший, но неумолчный шорох зернистого снега. К шороху примешивались другие шумы. Тихо жужжал примус, поскрипывал и кряхтел фюзеляж, а иногда вдалеке гулко лопался и трещал лед.
Но теперь Алексей был уверен, что снаружи доносится еще один, хорошо знакомый ему звук: далекое гудение самолета.
Водопьянов узнал его сразу. Он прислушался: сомнений быть не могло — самолет!
— Самолет! Господи, самолет! — закричал он. — Самолет над нами! Руперт! Проснитесь, проснитесь! — кричал он по-русски.
Руперт не шевелился. Он слегка застонал, словно желая показать, что слышит, но глаз не открыл.
Гудение самолета приближалось, и Водопьянов пришел в неистовство. Завороженный, боясь, что этот нарастающий шум, этот голос надежды в любую секунду умолкнет, Алексей подполз к Ройсу и, дергая его за волосы и бороду, снова закричал:
— Проснитесь же! Самолет! Над нами летит самолет! Да проснитесь же, Руперт, слышите! Ради ваших детей, проснитесь!
Алексей перегнулся и укусил Ройса за ухо.
Ройс завозился, разлепил вспухшие веки. Он бессмысленно смотрел на Водопьянова, но тот снова и снова выкрикивал одно и то же слово: «Самолет!» — и Руперт наконец услышал; он с трудом выдирался из цепких объятий сна и никак не мог сообразить, что делает около него этот русский и почему у него такое дикое, искаженное лицо.
— Одевайтесь и бегите на лед! Скорее! Надо подать им сигнал. — Водопьянов немилосердно тряс и колотил его, но Ройсу это исступленное лицо по-прежнему представлялось чем-то призрачным, нереальным. Алексей от волнения перешел на русский, но тут Ройс сам услышал звук мотора.
— Можете вы встать? — умолял русский. — Вставайте!
В потемках сознания Руперта забрезжила мысль. Он старался удержать ее, но она ускользала.
