Мысль, что ему придется вылезти из своего грязного, но теплого мешка, привела его в ужас. Чудом будет, если ему вообще удастся встать. Нет, надо все-таки одеться, принести снегу, наполнить керосином фонарь и примус.
Прошла минута, другая.
— Вы должны встать, — не отступался Водопьянов. — Давайте, Руперт. Поднимайтесь, ну! Нехорошо, что вы лежите.
Руперт встал. Его злили настойчивые уговоры русского.
— Ладно, ладно, — сказал он с досадой.
— Вот так-то лучше, — одобрил Водопьянов.
Руперт вылез из мешка, надел полуистлевшее белье, рубашку, куртку, носки; он чувствовал себя совершенно разбитым. Потом он заправил примус и фонарь, зажег фонарь, взял жестянку, в которой растапливал снег, и вышел в заваленный тоннель. Ноги его не держали, и он сел.
— Руперт!
— Да замолчите, черт вас дери! — крикнул он в ответ.
— Встаньте! — свирепо заорал Водопьянов. — Не сидите там. Эй! Ройс, вставайте! Вставайте, слышите вы?!
В его голосе не было страха, он звучал властно, и Ройс знал: русский хочет его спасти. Он прирожденный спаситель, этот русский, — Ройса рассмешила эта идиотская ситуация.
Он попробовал воткнуть лопату в снежную стену тамбура, но снег смерзся. Он ударил в другом месте — стена не поддавалась. Он слишком ослаб. Снова и снова пытался он отковырнуть хоть немного снега для питья, но снег слежался, затвердел; у Ройса пропала охота смеяться. Он всхлипывал от изнеможения, тщетно силясь всадить лопату в стену, и в конце концов наткнулся на мягкий снег — там, где раньше была дыра.
— Слава богу, — сказал он, по щекам его текли слезы. — На этот раз обошлось.
Вход в тамбур был завален снегом, все это Ройса не так уж пугало, хотя для того, чтобы пробить снеговую стену, ему еще придется основательно попотеть. Он наконец наковырял полную банку снега и вместе с фонарем унес ее в фюзеляж.
— Нас засыпало, — сообщил он Водопьянову.
Больше он ничего сказать не успел, у него вдруг закружилась голова. Он опустился на спальный мешок, стараясь преодолеть подступающую дурноту и больше всего боясь лишиться чувств, цепляясь за свое гаснущее сознание с отчаянием человека, которого вот-вот затопчет толпа. И как черная, бесформенная, многоликая толпа, на этот раз навалилось на него, грозя поглотить, обморочное забытье — и все-таки он отбился.
— …фонарь, — услышал он настойчивый голос Водопьянова. — Вы угорели…
— Что? — произнес он.
— Вы, наверно, угорели, — повторил Водопьянов. — Вас шатает, как при угаре. Вам плохо? Тошнит вас?
