И от тебя все время кому-то что-то надо. Надо давать деньги на семью, платить квартплату и по счетам, платить всевозможные членские взносы, посещать вечерний университет марксизма-ленинизма, курсы повышения квалификации, регулярно читать всю муть в центральной прессе и при этом — не разбивать семью, не бросать жену, не разлагаться, не спиваться и оставаться морально чистым. Ну, как не подохнуть от такой жизни!
Нет, мою вторую жизнь я проживу совсем по-другому.
Кстати, сейчас меня зовут Иван Петрович Сидоров. Так значилось в паспорте, который я унес в чужом пальто из крематория. Рожа на фотографии такая невыразительная, что вполне сойдет и за мою. И год рождения, указанный в паспорте, близок к моему. Настоящий владелец паспорта заявит о потере не сразу, ведь за утрату паспорта надо платить штраф — сто рублей. А для алкаша (в том, что этот Сидоров был алкаш, я не сомневаюсь) сто рублей — большие деньги. И потом, Иванов Петровичей Сидоровых в Москве, наверно, 10 тысяч. Мне нечего волноваться. Впрочем, волноваться я физически не могу. Не забывайте, я все-таки мертвец.
Главное теперь — найти работу, спокойную и не пыльную.
Вот и решил я стать банщиком. Точнее говоря, это называется не банщик, а пространщик — человек, который выдает простыни и следит за порядком в раздевалке. Но все равно в простонародье его называют банщиком. Ну что ж, банщик так банщик. Эта идея пришла мне в голову после того, как в бумагах Сидорова я нашел трудовую книжку с указанием его предыдущей работы.
Раньше, в моей первой жизни, посещая баню, я часто присматривался к банщикам и находил, что у них довольно простая служба. Кроме того, они получают большие чаевые.
Там, где связано с дополнительным заработком, так просто место не находят. Поэтому я отправился к начальнику отдела кадров городского управления коммунальных услуг.
Я пришел незадолго до конца приема, и меня впустили последним. За окнами уже стемнело. Две слабые лампочки с матовыми стеклами освещали комнату. Лысый человек с беспокойными живыми глазами предложил мне сесть, взглянув при этом на часы. Было слышно, как в коридоре хлопали двери — служащие торопились домой. Я дал ему свои бумаги. Он склонился над моей трудовой книжкой. Очевидно, он был близорук. Наверняка моя солидная наружность его смутила. Он очень долго изучал записи в трудовой книжке, время от времени бросая на меня короткие взгляды. За моей спиной начали бить часы. Я обернулся. Большие настенные часы, которых я раньше не заметил, показывали половину седьмого.
