Человек-фонограф | страница 3

Шофер тормозит так резко, что супруги неуклюже сталкиваются плечами. Здесь живут женатые, говорит он. И раньше чем она успевает задать вопрос, отвечает на него: все остальные жены находятся на военной службе, ты — единственное исключение.

Он ведет ее в квартиру. Маленькая комнатка — при желании она сможет устроить в ней кабинет, — и еще одна, где едва помещается кровать. Сержант вносит ее чемодан и покидает их.

Они смотрят чуть мимо друг друга.

Он задергивает самодельную занавеску — кусок светоизолирующей ткани на веревке.

Здесь такой сухой воздух, что трескаются губы, говорит он. Нам рекомендовано всегда пользоваться губной помадой.

Неужели? Но ведь помада — это капиталистическое извращение. В Пекине ее не достать уже много лет.

Он показывает ногой на картонную коробку, полную жестяных тюбиков, похожих на пули. Их там сотни — хватит, чтобы всю жизнь ходить с красными губами.

Они сидят на разных концах кровати. Вся их совместная жизнь до разлуки продолжалась девять месяцев; тогда, словно играя в семью, они называли друг друга «моя милая женушка» и «мой дорогой муженек».

Она достает один тюбик, откручивает колпачок и накладывает помаду, пожевывая губами, чтобы распределить ее равномерно. У помады вкус ароматизированного машинного масла — возможно, это оно и есть.

Он раздевает ее.

Его пальцы касаются ее, рисуют на коже целевые зоны.

Весь первый год после отъезда мужа она видела его во сне каждую ночь и, просыпаясь, удивлялась пустоте рядом с собой. Затем мало-помалу, как звезды на рассвете над городскими крышами, его образ померк и исчез из ее снов.

У нее не осталось ясных воспоминаний о том, как они проводили время в постели. Это не было чем-то отдельным от их жизни — это было их жизнью.

Он укладывает ее на спину, головой в изножье кровати. Закрыв глаза, она следит за ним ноздрями. Цинхай простирается от огромного соленого озера на юге до горного плато на тибетской границе. Геолог начинает разведывательную экспедицию. Он изучает ее, исследует, берет образец породы… и пока Цинхай бьется и кричит, она сама словно крошечная фигурка в себе-провинции… и вдруг она как будто снова переносится в Пекин, оказывается за своим рабочим столом в институте, перед своим чудесным окном, выходящим на север, — но город выглядит странно преображенным, от этого зрелища захватывает дух: вместо ровной улицы с велосипедистами она видит широкую магистраль, парящую высоко в воздухе, вокруг нее петлятся другие трассы, и все они полны ярких разноцветных машин, а вместо плоских жилых корпусов возносятся в туманное небо блистающие башни, и прохожие в легких светлых одеждах оглядываются, не замечая ее…