Я слушаю тишину уснувшего города, и мне не хочется вспоминать про день. Он неизбежен, и я иду к тому месту, откуда он для меня начинается — домой. Когда я подхожу к двери, то вспоминаю, что опять забыл ключ и мне придется звонить. И мама скажет, открывая дверь:
— Плоховатый ты у меня, плоховатый!
Еще она скажет, что знала о том, что я забыл ключ и потому не спала. Она говорит так всегда, но я знаю, что это неправда.
2
Я не вижу маму целыми днями. Когда я просыпаюсь, она уже на работе. Днем мы не встречаемся. Остается только вечер. Вернее — ночь. И она наступает в нашей семье только после того, как будут решены все вопросы. Сегодня мама начинает издалека.
— Скажи, сын, — говорит она, — можно ли заставлять людей быть лучше, чем они есть?
Я смотрю на нее удивленно — чего это ей вздумалось философствовать?
— Нет, наверное. Заставлять нельзя. Даже в колониях действуют методом убеждения. Нужно, чтобы люди поняли.
— А они не понимают.
И мама рассказывает о том, что ее бригада — она работает мастером в абажурном цехе — сегодня на собрании выкинула номер: отказалась бороться за звание бригады коммунистического труда.
— Они так и сказали, — говорит мама, — они сказали: «Знаешь что, Оля? Нам это ни к чему. Работаем мы хорошо. Учиться нам уже поздно. А в быту мы и без обязательств стараемся».
— Нахалки, — сокрушается мама, — упрямые нахалки. И я ничем не могла их убедить. Что же делать, сын?
Ее держат дневные заботы. Она не может о них забыть. А у меня перед глазами улица, по которой день отступал. И когда я в третий или четвертый раз говорю, что не знаю, но заставлять нельзя, ее взгляд становится насмешливым.
— Вас не тому учат, сын! Целый день ты пропадаешь неизвестно где. Вся твоя работа умещается в тоненькой папке и среднего размера голове, которой и сейчас впору купленная два года назад кепка. Ты медленно умнеешь, сын, хотя и приходишь домой поздно. Единственное, чему ты научился за последнее время — это забывать ключ и будить меня среди ночи.
Я смотрю на маму с удовольствием. Мне нравится это кино. И я начинаю понимать, почему она не убедила своих абажурниц.
— Ма, — говорю я, — поэтому ничего и не получилось. Нужно было застелить стол красным и прочесть вслух все, что написано в последних газетах.
— Ха! — и она бросает правой рукой через левое плечо воображаемую щепоть. — Ты не знаешь моих нахалок. Весь день они слушают радио, и официальностью их не обманешь. «Это не тот номер!» — скажут они. И они будут правы. Красная скатерть не для того, чтобы стучать по ней кулаком. Ты медленно умнеешь, сын.
