Сначала он решил, что голос – часть его сна. Голос принадлежал мужчине, и прежде чем он сумел разобрать значение слов, он уловил их печаль, печаль и боль, и это показалось ему странным как для мужчины. Затем, после паузы, зазвучал другой голос, уже знакомый ему. Это был голос женщины снизу, врача. Джозеф поднял руку и ощутил грубую поверхность ДСП под пальцами. Увидел у себя над головой нестерпимо яркий свет, льющийся из дыры в потолке, и медленно, с трудом, понял, где находится: на полу в ее комнате. Услышав эти два голоса – дрожащий мужской и спокойный, ровный женщины, – он почувствовал тревогу. За стеной звучало признание, то, что больше никто, кроме врача, не должен был слышать. Джозеф поднял голову и посмотрел на стремянку. Если он сейчас попробует подняться на верхний этаж, его услышат. Лучше просто лежать и надеяться, что скоро все закончится.
– Моя жена рассердилась на меня, – признался мужчина. – Мне показалось, что она ревнует. Она хотела, чтобы я рассказал ей, о чем мы с вами говорили.
– И вы так и поступили? – спросила Фрида.
– Отчасти, – вздохнул мужчина. – Я изложил ей версию нашего разговора. Но когда я начал рассказ, то неожиданно понял, что на самом деле не открыл вам всего.
– И чего именно вы мне не открыли?
Последовала долгая пауза. Джозеф слышал, как бьется сердце. Он чувствовал, что от него исходит запах перегара. Как они умудряются не слышать его или не улавливать его запах?
– Я действительно могу говорить здесь обо всем? – уточнил мужчина. – Я спрашиваю, потому что, когда я говорил с Кэрри, я понял, что всегда существует некий предел тому, что я могу сказать. То есть я могу говорить ей только то, что, как предполагается, мужья говорят женам; а когда я встречаюсь с другом, то могу говорить с ним только о том, о чем принято говорить с друзьями.
– Здесь вы можете говорить все, что угодно. Здесь нет никаких границ.
– Вы просто решите, что это глупо…
– Мне все равно, глупо это или нет.
– И вы никому не расскажете о том, что услышали?
– Зачем мне это?
– Вы обещаете?
– Алан, моя профессия обязывает уважать вашу частную жизнь. Если только вы не признаетесь в совершении серьезного преступления. Или в планировании его.
– Я признаюсь в плохих чувствах.
– Тогда скажите мне, в чем они заключаются.
Джозеф подумал, что пора, пожалуй, закрыть уши ладонями: информация явно для него не предназначалась. Но он так не сделал. Просто не смог заставить себя. Он хотел знать. В самом деле, кому от этого будет хуже?
