Рохе тут же откликается:
— Дай бог, чтоб и кончился так же хорошо. А если что случится, не забывай — я твой брат…
Люсинда притворно ужасается:
— Батюшки!.. Еще чего выдумали! Конечно, праздник хорош…
И, повернувшись к торговке, которую почти не видно из-за кувшинов и тыквенных плошек, кричит:
— Сеньора, ну и кусок вы мне подсунули, не прожуешь… Плесните-ка еще глоточек, горло прополоскать…
Ряженые, окруженные кольцом любопытных, поют и танцуют. Одеты они невообразимо пестро — на шее ожерелья из стекляшек и поддельного жемчуга, а на груди и рукавах ослепительно сверкают маленькие зеркальца.
Группа «Корикинга» рассказывает о прекрасной птице, живущей в пуне. Один из ряженых, одетый под цвет оперенья птицы, в черное с белым, поет:
Я красавица — корикинга,
люди за это зовут меня гринго…
[20]Хор то соглашается с певцом, то отвечает ему злой шуткой, а народ вокруг хохочет, веселится.
Группа «Лиса и овцы» изображает нападение лисы на стадо овец, а «кондоры» поют хвалу владыке гор. Группа «Лентяи» пользуется самым большим успехом, она вышучивает нравы людей и неурядицы семейной жизни.
Один из «лентяев» низким хриплым голосом поет:
Я коня потерял и жену
когда-то давным-давно.
По коню до сих пор убиваюсь,
а жена где, мне все равно.
— Что верно, то верно, — одобряет песенку какой-то чоло.
— Верно, если, конечно, конь был стоящий, — добавляет объездчик лошадей из Помабамбы. Свое пончо он перекинул через плечо, а сам до того пьян, что еле держится на ногах.
Женщины, участвующие в сценке, затевают визгливую перебранку: это не муж, а настоящий лоботряс, он и работать-то не хочет, и жена-то ушла от него потому, что надоело ей, бедной, трудиться одной от зари до зари…
Но «лентяй» не сдается и поворачивает шутку другой стороной:
Работящая жена
все равно, что сатана.
А неряха и лентяйка
будет слушаться меня.
Девушки, с туго заплетенными косами, в празднично чистых платьях, заливаются краской, а парни одобрительно гогочут, распространяя вокруг тяжелый запах коки и чичи.
Ряженые после каждой припевки танцуют под аккомпанемент барабанов, арф и скрипок и меняются местами, а потом снова начинают петь, продолжая сценку. Иногда они останавливаются перед галереями и поют что-нибудь лестное расположившимся там богачам и их женам. Те, в приступе филантропии, оделяют поющих пригоршней монет.
Ряженых становится все больше. Они стекаются из верхних и нижних селений по всем мало-мальски доступным тропинкам, и каждую группу сопровождают музыканты — индейцы или метисы. Самодельные скрипки жужжат, точно мухи, струны арф, натянутые на грубо сколоченные рамы, с трудом издают какие-то непонятные звуки, и только гулкие раскаты барабанов и нежные переливы флейт похожи сами на себя.
