3. Взгляды Хаим-Мордки Пинтеля
Биробиджанский колонист Хаим-Мордко Пинтель, человек в брезентовом пальто и болотных сапогах, имеет свой взгляд на еврейский вопрос. Однажды, когда мы с ним тащились вторые сутки на телеге, прицепленной к трактору, и у меня с еще одним спутником зашел разговор на эту тему, гражданин Хаим-Мордко вставил свое замечание:
— А я вам говорю, что евреев уже нет.
Он сделал паузу.
— Вы не понимаете? Что такое еврей? Еврей— это, когда нет правожительства, когда городовой, когда погром, когда черта оседлости, когда то нельзя, а это не можно, когда так не позволено, а так запрещено… Во! Вот это еврей и вот это еврейский вопрос. А теперь, когда нет городового и нет погрома, и я имею такие права, как другой, так нет еврейского вопроса, и кончено, и чтобы вы таки знали…
Лейзер Фридман, еврей с кадыком и в пенснэ на сухом хрящеватом носу, ехавший с нами, был не согласен с этим взглядом.
— Ка-ак?! — воскликнул он. — В местечках сидит, может, миллион евреев, что они дохнут с голоду за кусок хлеба, так вы говорите, что нет еврейского вопроса?! Дай бог всем моим врагам такую большую болячку, какой большой еврейский вопрос еще есть после правожительства.
Гражданин Хаим-Мордко Пинтель вовразил:
— Это не еврейский вопрос, я вам говорю! Это вопрос за миллион бедняков, которые они бедняки, потому что они бывшие евреи. А возьмите дайте им работу, и уже кончено, и уже ша, и уже они опять не евреи.
Он пояснил на своем примере:
— Ось, скажем, я! Полгода тому назад я пропадал от голода, потому что я бывший еврей и жил в, местечке, а местечко теперь не имеет чем жить. Но вот я получил наряд на Биробиджан, и приехал сюда, и увидел, что здесь будет жизнь, и остался работать. И вот я запахал и засеял, и пока оно зреет, я работаю с конем, я кошу сено, я строю дом. Так я говорю — ша, постойте, я вам уже не бывший еврей! Которые еще остались, — мои братья, отец, знакомые, — так они пока пропадают, и они таки бывшие евреи, а я нет, я не бывший, я уже будущий… Ого!.. Еще как!
Лейзер Фридман не совсем понял последние слова. Он вытянул шею вперед и вопросительно взглянул на Хаим-Мордку. Тот пояснил:
— Когда я соберу урожай и построю хату, так я буду человеком.
На этом, впрочем, не останавливалась теория Хаим-Мордки.
