* * *
Ужинали в гостиной в полной тишине. Стол как бы был поделен на две части. На одной стояли фрукты и вино, на другой – все остальное, включая горячее, салаты и водку. Слизнев поправил салфетку на груди и, плеснув себе в штофчик водки, посмотрел на Катю.
– Мы так и будем молчать? – сказал он и влил содержимое стаканчика в себя.
– А о чем ты хочешь поговорить?
– Хотя бы о моих проблемах. Из-за твоего дурацкого имения я попал в весьма неприятную историю.
Катя отложила салфетку, которую мяла в руках.
– Имение нужно было тебе, а не мне. Тебя всегда тешила мысль, что ты теперь настоящий барин, а не выскочка.
– Не говори так со мной.
– И ты будь любезен изменить тон.
– Как считаю нужным, так и буду говорить.
– Знаешь, Арсений, чем мне нравится твой новый друг – господин Курино?
Слизнев весь напрягся и подался ей навстречу. Курино был его тайной, которую он тщательно оберегал. То, что она упомянула имя японского атташе, очень не понравилось Арсению и в какой-то степени даже насторожило. Мало ли, что у нее на уме. Донесет в жандармерию – и доказывай потом, что ты не верблюд. Зубы непроизвольно скрипнули, и он со злостью выдавил из себя:
– Чем?
– Он умеет находить нужные слова. Однажды он сказал: «Когда стрела не попадает в цель, стреляющий должен винить себя, а не другого».
– Пошла вон отсюда.
– Ты этого хочешь?
Это было пределом его терпения, и он сорвался на крик:
– Да!!!
Катя молча встала и вышла из гостиной. Без нее все вокруг как-то враз поблекло и осиротело. Комната стала терять цвет, краски размылись. Серость и уныние, словно паутиной, опутали Слизнева и стол, за которым он восседал.
Арсений Павлович отложил вилку и, сорвав салфетку с груди, швырнул ее на стол. Посидел минут пять и с ревом поддал стол. Столешница взлетела вверх, осыпая пол битой посудой и разбросанной по гостиной едой.
– Зина!
На его крик с первого этажа прибежала перепуганная Зинаида Каплан – новенькая горничная, принятая им пару недель назад.
– Слушаю вас, Арсений Павлович.
– Убери здесь все. Я поужинаю в ресторане.
Зинаида тут же склонилась к полу и стала собирать в ведерко из-под шампанского битое стекло. Слизнев не мог оторвать взора от ее ягодиц, ямочки которых проступали через обтягивающее платье.
– И оденься, как положено барышне. Поедешь со мной.
* * *
В конце декабря Екатерина Андреевна Слизнева, постучав ногами по торчащему из земли скребку, сбила с ботиков снег и, толкнув стеклянную дверь, вошла в ломбардную лавку братьев Рабиновичей.
