Никогда не думала…
Никогда не сознавала, что это может быть так!
Она не предполагала, что способна на такое безумие. Разумеется, это безумие — ощущать его губы, соприкосновение языка с его языком и жар его рук на своем теле. Все это лишало ее способности мыслить и заставляло забыть о главном.
Джанет не хотела, чтобы что-то помешало ее работе на Брюса и Ламбертона, и чувствовала, что Юэн представлял угрозу ее делу.
Ее взгляд устремился к его губам, которые часто сжимались в зловещую тонкую линию, но на самом деле были мягкими и нежными, когда он этого хотел. Она не ожидала, что такой грубый, неотесанный воин способен целовать с таким умением и нежностью.
Очевидно, упомянутые им «сотни женщин» способствовали приобретению опыта в этом деле.
Почему при этой мысли сердце сжалось в ее груди?
Ей безразлично, с кем он был раньше, сказала она себе. Просто ей не нравились сюрпризы, особенно такие удивительные. В его поцелуе явно чувствовался большой опыт.
Матерь Божья! Ведь она едва не позволила ему лишить ее невинности! Она едва не отдалась ему после искусного поцелуя и нескольких возбуждающих ласк.
Ее щеки пылали. Ну, может быть, больше, чем нескольких. Джанет с трудом заставила себя не смотреть на нижнюю часть его тела, вспоминая невероятное ощущение твердости его мужского естества, упирающегося ей между ног. Она хотела почувствовать его еще ближе. Хотела — о Боже — ощутить его внутри себя. Это желание оказалось таким сильным, что она готова была пренебречь своей честью, нравственностью и целомудрием. Она была воспитана как леди и никогда не позволяла своим женихам даже невинного поцелуя, а этот мужчина одним прикосновением своих губ превратил ее в распутницу.
Напряженное молчание продолжалось, пока Ламонт не заговорил.
— Этого не следовало делать.
Впервые они пришли к согласию.
Его взор погас, и Джанет снова увидела перед собой сурового, непреклонного воина.
— Надеюсь, вы примите мои извинения, хотя… — он сделал паузу, — вы ужасно разозлили меня.
Джанет была ошеломлена.
— Вы считаете, это моя вина, что я пренебрегла вашим требованием и вела себя недостаточно кротко?
Он сузил глаза, уловив сарказм в ее словах.
— Кротость и послушание могли бы напомнить мне, что вы благочестивая монашка. А ваше поведение не соответствует поведению женщины в таком одеянии.
— У вас были «сотни» женщин, с которыми вы сравниваете меня?
Он напрягся, и его взгляд стал жестким и пронизывающим, как стальной клинок.
