.
«Дивьи люди» в этом рассказе — невидимые подземные карлики уральского фольклора, иногда то же, что и «чудь белоглазая» (как ни странно, видения карликов вообще часто связаны с отравлением спорыньей, но это отдельная тема). В данной быличке старик, отведенный коммунистом в «чрезвычайку» за предсказание войны — «мор от войны ближе по времени, чем война от урожайного года» — пропадает прямо из «чижовки» (арестантская, каталажка на уральском жаргоне): «а когда его хотели допросить, он исчез»[183] (сюжет с исчезающим карликом довольно характерен, можно сравнить со свидетельством французского булочника об исчезающем марсианском карлике в главе об НЛО далее).
Сам Ончуков называет точные даты, когда он записывал сказки и былички — с 20 июля по 10 августа[184]. Таким образом, теперь мы знаем, что этнограф случайно оказался на Урале во время уборочной страды — ровно в то время, когда там только начиналась крупнейшая в XX веке эпидемия эрготизма: «Единичные случаи отравления спорыньей в Уральской области появились уже в августе месяце, а с сентября отравление приняло массовый характер»[185]. Выходит, что предсказание таинственным «дивьим стариком» мора было для Уральской области даже вполне оправданным и реальным — обещанный мор вскоре начался. Заражение полей было очень большим: «По самым скромным подсчетам Обл. 3. У. урожай спорыньи по всей Уральской области в 1926 г. определяется в 100,000 пудов»[186]. Большинство проб базарной муки содержали спорынью в недопустимом количестве. Врачи описывают почти полное отсутствие контроля за зерном и помолом. Зараженная мука свободно развозилась по стране: «к большим упущениям нужно отнести и то, что не был запрещен вывоз зараженного продукта из Уральской области»[187]. Процент спорыньи в зерне превышал все мыслимые (для XX века) пределы и был подобен заражению в средневековые времена:
Зерно, зараженное спорыньей, встречалось в продаже в различных районах, причем процент зараженности иногда указывался очень высокий. Так, для Сарапула в 30 пробах зерна, взятого на базаре, встречалась зараженность до 3 и даже до 17 %. Для других районов приводятся еще более высокие цифры, однако за достоверность их ручаться трудно[188].
В стране тем временем нарастает агрессивность. Активизируются банды хулиганов, по городам прокатывается волна изнасилований, поджогов, погромов и избиений прохожих, вызывая ответные репрессивные меры. В Ленинграде приговаривают к расстрелу основных участников «чубаровского» дела о групповом изнасиловании комсомолки в конце августа, в ответ хулиганы организуют «Союз советских хулиганов», сжигают завод «Кооператор», где работали большинство «чубаровцев», устраивают большой пожар на товарных складах Октябрьской железной дороги; учащаются случаи избиения милиционеров. Сотрудники уголовного розыска быстро вычисляют и задерживают более ста членов «Союза», главарей расстреливают. Вслед за Ленинградом целая волна своих «чубаровских» процессов прокатилась по всей стране. Можно, конечно, посчитать это обострение в общественной жизни всего лишь случайным совпадением во времени, но осень после эпидемии нередко чревата подобными проявлениями (в России — начиная с августа, в Европе — с июля, в Индии — с мая).
