.
Народная культура почитания спорыньи, естественно, не улучшала ход эпидемии 1926–27 гг. «Были случаи, когда одни и те же лица обращались за помощью несколько раз, очевидно, или не считая зараженный хлеб причиной заболевания, или не имея возможности есть хлеб доброкачественный», — отмечает Рождественский[159]. В данном случае верно и то, и другое. О том, что в течение эпидемии часть населения осознала вред зерна, нам говорит повышенная в два раза цена муки предыдущего урожая[160]. Но поначалу во вред спорыньи большинство населения не верило. Максудов отмечает уже традиционное отрицание крестьянами вины спорыньи в заболевании:
Население в начале токсидемии совершенно не верило, что заболевание вызвано примесью спорыньи к хлебу. Одни считали это божьим наказанием, другие смотрели на рафанию, как на «поветрие», заразную болезнь, третьи видели в ней результат простуды. Некоторые крестьяне указывали мне, что в голодный год им приходилось есть и лебеду, и древесную кору, и мякину, — однако корчи не было. Приходилось слышать и такие рассуждения: «Спорынья родится в самом хлебе, чтобы хлеб был спорый, а не для отравы». В Сарапульском Окрздравотделе мне сообщили, что в Рябковском районе один крестьянин, желая доказать безвредность спорыньи, съел около стакана чистой спорыньи и — на другой день умер…
Отношение крестьян деревни к объяснению причин корчи уполномоченный выразил так: «Кто говорит от спорыньи, а кто от простуды, никто по правде не знает… Я сам ничего не признаю». В доказательство он приводил то, что он сам с осени ест спорыньевый хлеб, а его вот не корчит. И в других деревнях особенно старики вели кампанию против признания примеси спорыньи к хлебу за причину заболевания корчей, мотивируя тем, что они едят такой же хлеб, а вот их не корчит.
По словам районных врачей Сарапульского округа только после широко проведенной санитарно-просветительной работы часть крестьян поняла и убедилась во вреде спорыньи, но большая часть до самого последнего времени оставалась при убеждении, что заболевание происходит не от употребления спорыньевого хлеба, а от простуды. И еще в марте крестьяне продолжали местами питаться хлебом, содержавшим спорынью[161].
Осенью 1927 года эпидемия повторилась: «население, не оправившееся еще от отравления в прошлом году (нам доставлены сведения, что некоторые заболевшие окончательно не излечились, и многие из них до сего времени страдают эпилептическими припадками), снова питалось зараженным хлебом и снова заболевало»
