Как-то вечером он пригласил ее к себе. Поставил пластинку, которую отыскал в доме Хайнрихсона.
Луиза Штайн послушала минутку, потом сказала:
— Бикс Бейдербек[18].
— Вот это здорово! — воскликнул член гитлерюгенда Георг Хаупт.
Лени приходила почти каждый день к вечеру, исхудавшее, с лисьим личиком существо, которому было, видимо, лет семь, не больше, карманы ее платьев всегда были набиты такими важными и нужными вещами, как проволока, шурупы или шпагат. Она приходила с наступлением темноты. После дневной беготни меж кустарников, средь живой изгороди, вокруг садов, налазавшись по деревьям и чердачным стропилам, здесь, за столом под лампой, она наконец-то приходила в себя. Да и Хаупт успокаивался в ее присутствии. Когда она приходила, он сидел в этой комнате, и больше нигде, он сидел за этим столом, под этой лампой, он был в эту минуту именно здесь, а не блуждал мыслями неведомо где.
Однажды Ханна заговорила с ним на улице.
— Я запретила Лени приходить к вам, — сказала она. — И хочу, чтобы вы это знали.
— Но почему?
— Мне не обязательно вам это объяснять.
— Но она все равно придет, — сказал Хаупт. — Мне ее что, выгнать?
Она молчала.
— Вы все-таки должны мне ответить, — сказал Хаупт. И вдруг, совершенно неожиданно выпалил: — Разве вы не хотите иметь дело с людьми?
Она уставилась на него, сбитая с толку.
— Знаете, решите это с Лени сами, — сказал Хаупт. — Но меня больше вашими проблемами не беспокойте.
И ушел, оставив ее стоять на месте.
Через два дня, когда он собрался за покупками, Ханна вдруг подошла к нему снова.
— Ну и разозлились же вы тогда, — сказала она.
Хаупт хотел было извиниться. Но она рассмеялась.
Она внимательно разглядывала его. Темные волосы тяжелой волной падали ему на лоб. Он предложил зайти на «Почтовый двор». Шорш Эдер смилостивился и выдал им два стакана вина.
Так что теперь Хаупта иной раз не оказывалось дома, когда возвращался Георг, или он уходил поздно вечером, когда Георг уже спал. Хаупта раздражало, если Георг, у которого ноги словно деревенели от усталости, шумно вваливался в комнату и с грохотом плюхался на стул. Если он подтягивал к себе книгу, которую только что читал Хаупт, и с презрением отшвыривал ее снова в сторону, Хаупт понимал, что в основе этого раздражения лежит нечистая совесть. Но почему моя совесть должна быть нечиста, думал он, вновь раздражаясь.
Так прошло несколько недель. Однажды вечером, войдя в мансарду, где Ханна одновременно и еду готовила, и спала, Хаупт заметил на столе пачку сигарет. Пачку сигарет «Лаки страйк». Его словно током ударило.
