И еще она начала приглашать к себе причетника Пельца. Дети бегали за ним по пятам. Он играл только за шнапс, и чем больше напивался, тем лучше играл. Как-то раз его видели у окна со спущенными брюками. Пальцы у него были толстые, словно колбаски, и без костей, кончики — загнутые кверху, квадратные. Музыка давалась ему легко. Он достигал любого желаемого эффекта. Порой люди бывали по-настоящему потрясены, а он спускался с верхней галереи, даже не понимая толком, что с ними.
Вот его-то и приглашала Шарлотта Хаупт. Она играла с ним в четыре руки. А тетя Бетти танцевала вокруг них по комнате. Давно уже не слышно было от нее о стройных и молодцеватых лейтенантах, поэтому она танцевала одна, красивая, элегантная тетя Бетти, с яркими и всегда словно расширенными от испуга глазами.
Вернувшись из Берлина, она неделями не покидала своей комнаты. Но когда Шарлотта начала играть вальсы, она стала проявлять интерес к разместившемуся в деревне гарнизону. Не к низшим чипам, разумеется, те были еще совсем детьми, но к младшим офицерам — штабс-фельдфебелям, казначеям, старым прожженным воякам. Она приглашала их в дом, те в свою очередь заботились о шнапсе, а Пельц и Шарлотта Хаупт играли на рояле; позже к их компании примкнул — ну кто бы мог подумать такое — председатель земельного суда фон Лобовиц с двумя связистками.
Встреча нового, тысяча девятьсот сорок пятого, года осталась у всех в памяти. Штабс-фельдфебелю пришла в голову потрясающая идея — он приказал нагрузить и привезти в дом гору полевой почты, которая валялась на вокзале. Доставить ее адресатам было невозможно. Компания провела ночь, вскрывая и читая вслух солдатские и офицерские письма. «Дорогой муженек, у меня все в порядке, надеюсь, что и у тебя тоже».
Они приплясывали, увязая по щиколотку в шпагате, упаковочной бумаге и рождественском печенье. А главным заводилой был председатель земельного суда фон Лобовиц со своими связистками.
Эразмус Хаупт к тому времени уже выехал. Он поселился у Байсеров. Первой, чей час пробил, оказалась тетя Бетти. Было раннее утро четырнадцатого марта, она возвращалась от двух знакомых штабс-фельдфебелей. И угодила точно под артиллерийский снаряд. Следующим стал председатель земельного суда фон Лобовиц. В привокзальной пивной он неосторожно спросил, какая разница между осквернителем расы и погубителем расы. Спустя четверть часа он висел на дереве там же на площади, и на груди у него болталась табличка; «А я шутник».
