Как ни странно, обиды там не было и в помине. Скорее — воодушевление, озарение:
— Точно! — воскликнул он вдруг. — Так все и было! Ведь это они, мои родители совершили подвиг! Они герои, а я — просто Гарри. Так все и есть! Ты просто не представляешь, какая ты молодец… э–э–э…
И тут мы оба понимаем, что я так и не представилась. И накопившуюся неловкость смывает наш здоровый смех.
— Гермиона. Рада знакомству, Гарри! — поезд трогается, и мы вновь смеемся, потому что нельзя ехать навстречу чуду с тяжелым сердцем.
***
На перроне суета. Рыжие люди, которые выгружались из фордика, на ходу запрыгивают в двери вагонов, куда придется. Следом бегут самые старшие из этой компании, за ними вереницей тянутся чемоданы. Вот один из чемоданов набирает скорость, проносится мимо нашего окна и, по всей видимости, на полном ходу влетает в дверь. В коридоре слышится шум, стук и кряхтение, а чемоданы все пикируют и пикируют мимо нашего окна, как маленькие бомбардировщики. Мы с Гарри завороженно наблюдаем за этой картиной. Наконец, с чемоданами покончено.
— Все, шоу закончилось, — я отвернулась от окна. — Слушай, положено переодеваться еще в поезде. Давай, ты переоденешься в мантию, а я покараулю у двери, чтобы никто не вломился, потом ты посторожишь меня, ага?
— Давай.
Я вышла в коридор и для наглядности прислонилась спиной к двери. Чтобы всем без слов было ясно — занято, не велено беспокоить. Тем не менее, трое рыжих — два подростка и один ровесник моего тела — (уже без чемоданов, кстати) — ломанули на меня, как на буфет, успели даже пихнуть пару раз.
— Вы с ума сошли? — восклицание вышло в духе воспитанницы пансиона для благородных девиц. — Там переодеваются… старшекурсники, — если честно, сама не поняла, зачем приврала. Просто показалось, что ребята… ну, трусоваты, что ли.
Впрочем, подозрения подтвердились, и рыжие, протиснувшись мимо меня (старательно пытаясь своими башмаками наступить на мои туфельки — ха! Получи, кроссовок, шпилькой!), унеслись в соседний вагон. Изнутри уже робко царапался Гарри, сигнализируя, что мне можно переодеваться. Пока он сторожил, я успела не только накинуть мантию, но и расставила на столике родительский «перекус», знакомство следовало отметить. Вернулся Гарри с пухлым мальчиком. Новый сосед по купе — та самая жертва строгого воспитания — прижимал локтем жабу, а за собой волок чемодан, хотя в мантию уже успел где–то переодеться.
— Гермиона, это Невилл. Невилл, это Гермиона. Ух ты! — увидел он сервировку на две персоны. — А у меня и нету ничего к общему столу.
