— А представьте, Федор Фомич, что завтра ваша жена бросит дом и укатит с другим этак годика на три в неизвестном направлении? — едко спросил Юрий. — Потом вернется и скажет: «Здравствуй, милый. Это я по глупости уехала. Ну, как ты жил-поживал без меня, что новенького?»
Бобров захохотал!
— Моя жена? Да куда она уедет? Не смеши ты меня, ради бога!
— Разрешите мне подать рапорт? — снова поднялся Юра.
Майор перестал смеяться, тоже встал.
— Ну, знаешь, Воронков… Если уж ты напрочь отметаешь мой совет… По совести говоря, я тебя понимаю. Но и ты меня пойми. Пойми в том смысле, что наш авторитет со всех сторон должен быть чистым. Репутация каждого нашего работника — это репутация всего нашего райотдела милиции. Согласен со мной?
— Да, конечно…
— Раз согласен, значит, хорошо, — повеселел Бобров. — Значит, подумай и все реши как следует. И не пори горячку с рапортом. Договорились?
— Договорились, — нехотя кивнул Юрий.
Он вышел из райотдела, потом долго и бесцельно бродил по улицам, дожидаясь ночи. И когда настала пора, побрел на вокзал.
Осенняя ночь была темной, и над темным, слабо освещенным вокзалом висел блеклый молоденький месяц. Экспресс медленно подходил к платформе. Двери всех вагонов были открыты, в тамбурах стояли проводницы, молча провожали глазами идущего по перрону Юрия.
Тетя Маша тоже стояла у распахнутой двери. Но она даже не подняла металлической плиты, закрывавшей ступени, и войти к ней в тамбур было невозможно.
— Здравствуйте, тетя Маша, — подошел к вагону Юрий. — Вы передали Соне мое письмо?
— Не будет тебе никакого ответа, — с усмешкой сказала тетя Маша.
— Почему?.. Она его прочла?
— Отчего ж не прочитать? — двинула плечами тетя Маша.
— Но все-таки, что она сказала? — настаивал он. — Что-то же она сказала?
— А что ей говорить? — опять передернула плечом тетя Маша. — Она замуж вышла. В ту субботу свадьбу гуляли. Любил ее один парень — и вышла. И какой еще парень! Не чета тебе, соблазнителю чертовому!..
Юра повернулся и зашагал прочь от вагона.
Присвечивая себе в темноте фонариком, он взошел на крыльцо тыльной половины дома, где теперь жил, уступив Люсе и дочери переднюю половину. Отпер дверь, включил свет в коридоре, снял пальто. Прошел в комнату, сел на диван, стал стягивать с себя сапоги. Под окном кто-то пробежал, стукнула входная дверь. В комнату, слабо освещенную светом из коридора, вбежала Люся — растрепанная, в накинутом на плечи пальто.
— Юра. Маринка вдруг заболела, — сказала она. — Страшный жар, просто горит вся. Посиди с ней, я сбегаю в больницу за пенициллином…
