Дракула | страница 80

– Я здесь, Господин мой, чтобы выслушать ваше приказание. Я ваш раб, и вы вознаградите меня, так как я буду вам верен. Я давно уже вас ожидаю. Теперь вы здесь, и я жду ваших приказаний и надеюсь, что вы меня не обойдете, дорогой мой Господин, и наделите вашим добром.

Как бы там ни было, а он все-таки старый жадный нищий. Он думает о хлебах и рыбах[89], когда убежден, что перед ним Бог. Его мания представляет собой какой-то странный конгломерат. Когда мы его захватили, он боролся, как тигр. Он невероятно силен и больше походил на дикого зверя, чем на человека. Я никогда не видал сумасшедшего в таком припадке бешенства и, надеюсь, больше никогда не увижу.

Счастье еще, что мы захватили его вовремя. С его силой и решительностью он мог бы натворить много бед, прежде чем удалось бы его усмирить. Теперь он, во всяком случае, безопасен. Сам Джек Шеппард[90] не смог бы освободиться от той смирительной рубашки, которой мы связали его, и он прикован к стене в комнате, обитой войлоком. Крики его по временам чудовищны, но еще страшнее молчание, ибо каждая его минута чревата мыслями об убийстве.

Только сейчас он произнес первые связные слова:

– Я буду терпеть, Господин мой. Это грядет, грядет, грядет!

Сначала я был слишком возбужден, чтобы заснуть, но дневник успокоил меня, и я чувствую, что сегодня буду спать.

«Будапешт 24 августа.

Моя дорогая Люси!

Я знаю, что тебе очень хочется знать все, что произошло со мною с тех пор, как мы с тобой расстались на вокзале Уитби. Дороги я не заметила, так как страшно волновалась при мысли, каким-то я застану Джонатана, и, кроме того, зная, что мне предстоит ухаживать за ним, заранее выспалась… Вид, в котором я застала бедняжку, был ужасен: исхудалый, бледный, страшно ослабевший. Его глаза совершенно утратили свойственное Джонатану выражение решительности, а то поразительное спокойствие, которым, как я часто говорила тебе, дышало его лицо, теперь исчезло. От него осталась одна лишь тень, и он ничего не помнит из того, что с ним произошло за последнее время. Во всяком случае, он хочет, чтобы я так думала. Видно, он пережил страшное нравственное потрясение, и я боюсь, если он станет вспоминать о нем, это отразится на его рассудке. Сестра Агата – доброе существо и прирожденная сиделка – рассказывала мне, что в бреду он говорил об ужасных вещах. Я просила ее сказать мне, о каких именно, но она только перекрестилась и ответила, что никогда не в состоянии будет это передать, что бред больного – тайна ото всех и если сестре милосердия и приходится услышать какую-нибудь тайну во время исполнения своих обязанностей, она не имеет права ее выдавать. Ласковая добрая душа, она на следующий день, видя мою тревогу, вернулась к прежней теме разговора. Снова отказавшись открыть то, о чем бредил бедняжка, сестра Агата добавила: “Хочу вас уверить, дорогая: речь не идет о каком-либо дурном поступке, и вы, которой предстоит стать его женой, можете ни о чем не беспокоиться. Он не забыл вас и своих обязанностей по отношению к вам. Его страх порожден столь великими и ужасными вещами, что ни один смертный не может о них рассуждать”. Мне кажется, добрая душа думает, я буду ревновать, если узнаю, что мой бедняжка влюбился в какую-нибудь девушку. Ну и мысль –