– Нам нечего им предложить, – качает головой Анден. – Антарктида уже очертила для нас круг помощи, который готова предоставить. Не станут они заниматься нашим больным.
В глубине души я тоже это знаю, но не могу сдержать крик души. Я не хуже Андена понимаю, что Дэй никогда не отдаст брата в обмен на спасение собственной жизни. Я перевожу взгляд на огни за окном.
– Я его не виню. Ни в коем случае, – говорит Анден после паузы. – Мне нужно было остановить биологическую войну в первый день вступления в должность. В день смерти отца. Будь я поумнее, я бы так и поступил. Но сейчас поздно рвать на себе волосы. Дэй имеет все основания для отказа.
Я проникаюсь сочувствием к Президенту. Если он силой возьмет Идена, Дэй наверняка призовет народ к революции. Уважая решение Дэя, он рискует опоздать с сывороткой и потерять столицу и всю страну. Отдай он часть нашей земли Антарктиде, его объявят предателем. Если же наши порты заблокируют, прекратятся всякие поставки товаров и продовольствия.
Но в то же время я и Дэя не могу винить. Я пытаюсь влезть в его шкуру. Республика охотится за мной, десятилетним мальчишкой. Ставит на мне эксперименты, но мне удается бежать. Следующие пять лет я живу в самых убогих трущобах Лос-Анджелеса. На моих глазах Республика травит мою семью, убивает мать, старшего брата, а мой младший брат слепнет, после того как Республика заразила его чумой. Из-за опытов Республики я медленно умираю. И теперь после всей той лжи и жестокостей Республика просит меня о помощи. Просит разрешения еще раз поэкспериментировать с моим младшим братом, но не гарантирует его безопасность.
Что бы я ответила на месте Дэя? Вероятно, отказала бы, как и он. Да, Республика уничтожила и мою семью… но Дэй был на передовой, видел все своими глазами с самого детства. Вообще чудо, что Дэй не отказал в поддержке Андену.
Мы с Президентом еще четыре минуты пьем вино, молча глядя на городские огни.
– А знаете, я завидую Дэю, – говорит он своим тихим голосом. – Ах, если бы я мог принимать решения сердцем, а не головой. Каждый его выбор честен, и люди любят его за это. Он может себе позволить прислушиваться к сердцу. Но мир за пределами Республики гораздо сложнее, чем наш. Здесь нет места эмоциям. Международные отношения держатся на хрупкой паутине дипломатических нитей, которые не позволяют нам помогать друг другу.
Его лицо мрачнеет, в голосе слышится какой-то надлом.
– В политике нет места эмоциям, – отвечаю я, отставляя бокал.
