— Что хочешь сказать ты этим? — встревоженно вскричал епископ.
— Не судите, да не судимы будете [25].
— Что хочешь сказать ты этим? — повторил он в смятении.
— Судить, судить, судить. — Голос Марты звучал теперь раздраженно, но был при том невыразимо грустным, подавленным и почти неслышным.
— Что хочешь сказать ты этим? — в вопросе уже слышались угроза и гнев.
— Я спрашиваю себя, — ответила она медленно, опустив глаза, — как можно быть уверенным, что второе пришествие не произойдет столь же тайно, как первое.
На этот раз не выдержал Секретарь.
— Второе пришествие? — пробормотал он, словно про себя, и замотал головой.
Епископ, побледневший при словах дочери, бросил на него беспокойный, полный тревоги взгляд. Тот продолжал качать головой.
— Замолчи, — приказал прелат с высоты своего кресла, но, восставшая, неистовая:
— Как знать, — вскричала она, — не находится ли среди тех, кого изо дня в день хватаете вы, пытаете и осуждаете, Сын Божий?
— Сын Божий! — снова изумился Секретарь. Он казался возмущенным и выжидательно смотрел на епископа.
Тот, объятый ужасом, только и смог спросить:
— Понимаешь ли ты, дочь моя, что говоришь?
— Понимаю. Хорошо понимаю. Можешь, если угодно, отправить меня под стражу.
— Ты безумна, иди.
— Меня, свою дочь, ты не станешь судить? Самого Спасителя ты б заживо отправил на костер!
Епископ склонил влажный от испарины лоб; губы его дрогнули в мольбе: «Поддержи меня, Отец Авраам!»; затем он подал Секретарю знак. Тот понял, другого он и не ждал. Достав чистый лист бумаги, Секретарь обмакнул перо в чернильницу; и долго еще слышен был только скрип его по шероховатой бумаге, в то время как смертельно бледный епископ сидел, уставившись на свои ногти.
Объятие
© Перевод С. Имберт
«Земля железа и соли, ярая, жадная, жесткая, бурая земля; цветы розмарина, желтые цветы режи́цы, зеленая горечь сосен; кони, козы, волы, грязные овцы, пастухи с недобрым взором; скалистые обрывы, колючие кусты, кровь, пыль, глина — земля моя, прощай!» Так прощались с родными краями глаза Хуана Альфонсо, так беззвучно шептали губы. Он остановился у речки, дал передохнуть скакуну; вода, срываясь с кручи, громыхала по узкому руслу так же громко, как билось его сердце. От полуночи до рассвета он несся во весь опор, и белая борода отлетала назад, за плечо. Когда господин его, дон Педро[26], упал мертвым, он едва заметил, как из ослабевшей руки выскользнул, сверкая, кинжал. Мгновенно покинув замок, он вскочил на коня, проскакал мимо воинских шатров и понесся, не разбирая пути, через толедские земли. Он видел, как упал король, и спешил уйти от людей Бастарда
