Улыбка Дон Жуана, улыбка чемпиона сверкает перед аппаратом.
Китаец. Извилист. Прыток. Быстр. Сквозь убогий облик блещут молнии.
Ширмы, книги, фонарики? А, да, и это — когда трепещет синяя птица носового платка.
Солдаты. Все на одно лицо. Все шагают в ногу. Все серьезны. У всех — ружье на плече.
Один угол отпускает их, другой — глотает, выравнивая в струнку.
Птица летела над ними и вдруг исчезла. Она помогала им шагать, как помогает плыть кораблю маленький и совершенный морской винт…
…Солдаты. Солдаты. Солдаты…
Девочка — Анита — вся в белом — скачет через скакалку. Носочки с каемкой, электрические волны. Прыг-скок!.. Прыг-скок!.. Школьный двор. Скакалка окружает ее сиянием, как цыганскую мадонну в цыганском селенье, на деревянном столбе, с фонариками… Электрическая скакалка.
Большие глаза из-под воды.
(Из-под воды? А, вон что! Чистый и тихий пруд детских глаз.)
Из-под воды, светлой-светлой.
«Тебе какую карту?» — спросил я.
Анита взяла короля пик и положила в кармашек.
В белый кармашек с вышитым — алым — сердцем.
Город, вращающаяся сцена.
Вокзал. Беговая дорожка. Фабрика. Велодром. Цирк. Университет. Гимнастический зал.
И кинематограф.
II
Все часы разладились. Били не в лад и колокола, исклеванные петушками флюгеров.
Часы били мертвенно и глухо. Удары падали вниз, словно птицы, словно спелые яблоки.
Но, в конце концов, кинематограф емок. Он может позволить себе шутки ради сместить время, как зеркало смещает пространство. Разве не встречаем мы самих себя в витрине напротив?
Ах ты, боже мой! Те, кто шел в лавку, встретились с теми, кто шел из лавки. Ну и дела!
Карл Великий, прекраснобородый император, забыл свой меч на подставке для палок рядом с тросточкой Чаплина.
Чаплин — сам Гамлет — вышел на сцену с этим мечом, не споткнувшись о тело Полония.
Воцарилось смятенье. Часы показывали сверхурочное время.
Тик-так!.. Тик-так!.. Тик-так!..
Наконец пробил запоздавший, недавно скончавшийся час. (Отзвук его отозвался в каждом сердце.) Час, у которого светлые глаза и лицо манекена.
В дверь заглянула печальная Улыбка — такая, как у всех. Бледные щеки, веер. Рука в белой перчатке, горлица на ветру — «Приди за мной, приди!..» и так далее. Она обращалась ко мне, как обращается к ветру развешанное белье. Ко мне? Почему же это? Не может быть. И однако…
Я обернулся к соседу справа.
— Простите, это меня?
Он трижды кивнул и сам улыбнулся.
Я подумал: «Значит, меня зовут. Какая-то дама. Из тех, которыми я так восхищался в детстве на карнавалах. Дама. Надо ей угодить».
