— Ты мне надоел, — сказал он. — Почему я должен прощать тебя? Отныне будешь говорить со мной только тогда, когда я обращусь к тебе. Понял?
— Понял.
— И больше не пробуй влиять на наш выбор пути.
— Понял.
— Если ты снова разозлишь меня, ты будешь уволен без выходного пособия и уйдешь с моих глаз через десять минут, где бы мы ни находились, даже если мы раскинем лагерь в резервации метаморфов, и хоть среди ночи. Понял?
— Понял, — сказал Валентин.
Он думал, нужно ли ему наклониться и поцеловать волосатые пальцы скандара в знак повиновения. Карабелла, стоя рядом, затаила дыхание, как будто ждала какого-то взрыва со стороны власти Маджипура, выпрашивающей прощение у странствующего жонглера-скандара.
Залзан Кавол презрительно посмотрел на Валентина, как посмотрел бы на поданную ему рыбу сомнительной свежести, и кисло сказал:
— Я не обязан снабжать своих работников информацией, которая их не касается, но я скажу тебе, что Пилиплок — мой родной город, и я возвращаюсь туда время от времени, и намерен по возможности сделать это и теперь. Скоро ли — зависит от наших ангажементов. Но знай, что наша дорога лежит в основном на восток, хотя возможны отклонения, поскольку нам надо зарабатывать на жизнь. Надеюсь, ты доволен. Когда мы дойдем до Пилиплока, можешь уйти из труппы, если у тебя все еще будет намерение совершить паломничество. Но если ты будешь уговаривать кого-либо из членов труппы, кроме мальчишки-погонщика, я обращусь в суд при дворе Короналя и буду преследовать тебя судебным порядком. Понятно.
— Понятно, — сказал Валентин.
Он сомневался, что мог бы честно договориться со скандаром об этом пункте.
— И, наконец, — сказал Залзан, — прошу тебя помнить, что ты получаешь приличное количество крон в неделю, не считая расходов и премий за выступление в нашей труппе. Если я замечу, что ты забиваешь себе голову мыслями о паломничестве, о Леди и ее слугах, или еще о чем-то вместо того, чтобы думать о работе, я откажусь держать тебя. В последние несколько дней ты, кажется, не в состоянии хорошо работать, Валентин. Мне нужны в труппе три жонглера-человека, но не обязательно то, которые у меня сейчас. Понял?
— Помял.
— Ну, ступай.
Когда они отошли, Карабелла сказала:
— Тебе было все это очень неприятно?
— Так же, как и Залзану Каволу.
— Он просто волосатое животное.
— Нот, — сказал Валентин серьезно. — Он чувствующее существо, равное нам в гражданском отношении, и никогда не говори о нем иначе. Он только кажется животным.
