Он видел, что маленький Делиамбер пытался дать ему необходимую силу, но Валентин не хотел этого. Он грубо вырвал руку и, спотыкаясь, пошел к фургону скандаров.
Сердце колотилось, в висках стучало, голова кружилась. Сделав несколько неуверенных шагов, он повернулся и сердито спросил:
— Что ты со мной сделал?
— Я просто дотронулся до твоей руки.
— И причинил мне сильную боль!
— Я дал тебе доступ к твоей собственной боли, — спокойно ответил Делиамбер, — больше ничего. Ты несешь в себе боль, но ты ее не чувствовал, а она старается проснуться в тебе, и предупредить это нельзя.
— Я хочу предупредить это.
— У тебя нет иного выбора. Борьба уже началась.
Валентин покачал головой.
— Я не хочу ни боли, ни борьбы. Вчера я был так счастлив.
— И был счастлив, когда видел сны?
— Эти сны скоро кончатся. Они, видимо, предназначались кому-то другому.
— Ты так думаешь?
Валентин помолчал.
— Я хочу, чтобы мне позволили быть тем, кем мне хочется.
— А именно?
— Странствующим жонглером, свободным человеком. Зачем ты мучаешь меня, Делиамбер?
— Я был бы рад, если бы стал жонглером, — мягко сказал вруон. — Я не хочу огорчать тебя. Но желания человека часто имеют мало связи с тем, что ему предначертано на великом свитке.
— Я буду мастером-жонглером, — сказал Валентин, — не больше и не меньше.
— Я желаю тебе того же, — любезно сказал Делиамбер.
Он ушел.
Валентин медленно вздохнул. Все его тело было напряжено, и он опустился на землю. Тревога не оставляла его. Мучительные сны, корчащиеся драконы в душе, знаки и предзнаменования…
Карабелла вышла из фургона и стояла над Валентином, пока он пытался расслабиться.
— Давай, я помогу, — сказала она.
Ее сильные пальцы проникли глубоко в скованные мышцы его шеи и спины. Под ее руками напряжение уменьшилось, но настроение осталось мрачным.
— Толкование не помогло тебе? — тихо спросила она.
— Нет.
— Ты можешь рассказать о нем?
— Пожалуй, нет.
— Как хочешь.
Но она явно ждала. Глаза ее были встревоженными, в них было тепло и сочувствие.
— Я почти не понял того, что говорила мне эта женщина, — сказал он, — и не хочу рассказывать об этом.
— А когда захочешь, Валентин, я здесь. Когда почувствуешь необходимость сказать кому-то…
— Не сейчас. А может, никогда.
Он почувствовал, что она тянется к нему, желая облегчить боль его души, как сняла напряжение тела. Он чувствовал, что ее захлестывает любовь к нему, и он сказал запинаясь:
— Толковательница сказала мне…
— Да?
Нет, говорить о таких вещах означало дать им реальность, а они нереальны, абсолютно фантастичны.
