– Узнаёшь, Палец, родные края?
– Аудитория «пятьсот два», – восклицал Пальцев, – её обычно мы брали с боя.
– Теперь народ не тот, квёлый народ пошел, – вмешался Семёнов, – с радиоактивным стронцием в костях.
– Как у тебя с оформлением? – спросил Мокашов Пальцева.
– Оформляюсь, и не везёт. Непрерывно оформляюсь.
– А куда? – спросил Семёнов.
– В Японию.
– И зачем вас только посылают? – поморщился Семёнов. – Что вы сможете новое сказать? Про принца Мэйдзи и чистый снег горы Фудзиямы? Как будто об этом не сказано миллионы раз!
– А у меня с детства в памяти японский флаг. Белый с красным солнцем. Меня в детстве у карты наказывали с флагами внизу. Что внизу, я хорошо помню: Земля Элсуэрта, Земля Королевы Мод.
Нажав кнопку двери, они очутились в тёмном коридоре, освещённом единственной лампочкой. И тотчас словно сработала следящая система – распахнулась одна из дверей, и из неё выглянуло строгое лицо Дарьи Семёновны.
– Борис Николаевич, вам звонила жена, – сказала она, – просила позвонить.
– Хорошо, Дарья Семёновна.
«Трудно ей, – подумал Мокашов о техничке, – называть уважительно всяких сопляков: Борис Николаевич, Кирилл Ярославович. А у одного царапина на лбу, у другого – ветер в голове».
– Хорошо, я позвоню. Спасибо, Дарья Семёновна.
Но она уже закрыла дверь.
– Тут проходят мои лучшие годы.
– Бумагой шуршишь?
– Покурите, а я позвоню.
– Потом позвонишь.
– Не будет потом. Завертится всё, как в карусели. Будут руки пожимать, пьянея от восторга.
– И просто пьянеть.
– Алло. Позовите Изовскую. Вышла? Я подожду.
– Не может без баб, – заметил Пальцев.
– Кому звонил? – спросил Семёнов.
– Жене.
– Свисти. А почему фамилия не твоя?
– Желает остаться девушкой. И я её не виню. Да-да, – закричал вдруг Мокашов в трубку. – Ну, хорошо. Я позже перезвоню. Эй, мужики! Опаздываем. Галопом назад.
4
Народ стекался в зал. Рассаживались теперь иначе, чем перед защитой. Пустовали передние ряды. Зато последние были плотно заняты, народ даже стоял в проходах. Отсюда всё выглядело иначе. Не виден страдающий шеф, а лишь его алебастровое лицо, как на тех бюстах, что выстроились по пути к актовому залу в коридорах. И оставшиеся члены учёного совета рассаживались не за столом, а в рядах.
Вначале голос учёного секретаря был почти не слышен и лишён полётности, но шум стихал, и слова, брошенные в зал, становились громче.
– …Счётная комиссия произвела… было опущено тридцать пять бюллетеней…
– А шары? – прошептал Пальцев.
– В твоих репортажах.
