Всю ночь в оранжевых вспышках рекламы он видел печальное лицо и убеждал себя: это невозможно, затем проваливался в омут сна и просыпался точно от толчка.
Утром выпили кофе, и она его проводила. Четверг был приёмным днём. Отпросившись у Вадима и взяв вкладыш прохода по территории у секретаря, без которого запросто можно загреметь в приказ, он отправился в главное здание.
Записывала секретарша Главного. Маэстро пришел без четверти девять и записался восьмым. Ожидали приема женщины. Разговаривали они отчего-то испуганным шёпотом. Главный прибыл без пяти девять. К нему прошли начальник отдела кадров и вместе с ним пара человек.
Первая по очереди вышла из кабинета в слезах. Стоявшая перед Маэстро тоже поднялась: «вижу, не в духе он, приду в другой раз». Записавшиеся до Маэстро, прошли за пятнадцать минут. Подошла и его очередь. Через двойные двери он попал в просторный кабинет.
Главный сидел в торце длинного стола. По бокам его еще несколько человек. Один согнувшись писал.
– Суть дела, – сказал Главный. – Только коротко.
Маэстро не так представлял ситуацию себе. Он думал, будет обстоятельный разговор.
– Это ещё – почему?
– Что?
– Не орите на меня, – сказал вдруг Маэстро.
– Что у вас?
– Помогите с комнатой.
– Комнатами я не занимаюсь, – спокойно ответил Главный, взглянув на Маэстро.
Начальник отдела кадров кивнул, а пишущий поднял голову?
– Тогда я насчёт детского сада.
– Детсадами я не занимаюсь, – ответил Главный.
Взгляды их встретились, и Маэстро спросил:
– А чем вы занимаетесь?
– Выйдете, пожалуйста, голубчик, – попросил его Главный.
Она позвонила по телефону, и он подробнейше описал визит.
Она притихла на другом конце провода, и он несколько раз переспрашивал:
– Ты слушаешь?
Больше они не виделись. Она исчезла, как и появилась, оставив записку: «Спасибо, а я поверила». Затем прислала письмо: «Я думала, что-то получится… Больше мне не пиши. Ни к чему». И письмо без адреса. Судя по штемпелю из Москвы.
Он пробовал отыскать её в Москве. Подвернулась командировка. Но безуспешно. Видно, прописана не в Москве, может в Подмосковьи, а, возможно, и совсем не прописана.
Начиная с этого момента у него всё пошло наперекосяк, стало безразличным. Он как бы скользил по инерции: консультировал, считал на машине, но интерес исчез. И, соответственно, пропали его находочки, изюминки. Окружающие недоумевали: Что это с Юрой? Был таким щедрым, а теперь – абсолютный жмот.
Он пробовал разобраться, но ничего не выходило, сработало и всё. Решил, что потеряны эмоции, не знания, они-то все при нём. Он пробовал взглянуть на себя со стороны: «А что есть в этом головастике?» И что она подумала? Потребует, мол, ещё правды, честности, захочет в душу влезть, где места больше нет. Обезоружит добротой, окружит вниманием. Только в душе её уже свободного места нет. Да, и сама она не знает, что ей нужно?
