— устремился вниз. За ним покатилась сотня. Кенже всем телом отпрянул назад и правой рукой вцепился в хвост Акбаса, ноги сами, как клещи, обхватили туловище коня, Все это он делал, как и другие, словно помимо своей воли, подчиняясь давней привычке. А взгляд его был устремлен в долину, где шла битва жигитов Малайсары с тысячной армией джунгар.
В клубах пыли и дыма сверкали на солнце сабли и наконечники пик. В трех-четырех местах, словно в огромном растревоженном муравейнике, в яростной круговерти бились джунгары и сарбазы. Кенже заметил — в полуверсте от центра битвы, в небольшом логу, алел шатер на колесах, окруженный плотной стеной конных и пеших. К шатру и от шатра к центру боя сломя голову неслись всадники. Других шатров на колесах уже не было. Их опрокинули, смяли.
Кетик, выбирая дорогу прямее и короче, вел свою сотню к логу, к последнему шатру. Но вот их заметили, и с неистовым криком, вырвавшись из пекла сражения, отбиваясь от настигавших сарбазов, наперерез сотне Кетика бросились джунгары.
Впереди всех скакал коренастый, плотный воин на сильном коне, грудь которого была укрыта железными пластинками. Воин скакал, заслоняясь щитом. В его левой руке застыла длинная пика, на голове сверкал шлем с золотой стрелкой, тонкое стальное кружево, спадая из-под шлема, укрывало плечи и шею. С пояса свисала чуть приподнятая от быстрой скачки сабля с переливающейся инкрустацией на ножнах. Лицо было плоским, безусым, трудно определить — молод он или стар. Наверное, китаец, подумал Кенже.
Кенже сильно пришпорил Акбаса, чтобы настичь Кетика и рядом с ним встретить удар зловещего джунгара. Но Кетик внезапно повернул коня в сторону, избегая лобовой встречи.
— Берегитесь стрел! Корала, корала готовьте! — Он увел своих жигитов круто в сторону, и стрелы лучников, охранявших шатер, пролетели мимо.
Жигиты направили свои стрелы прямо в скопище врага и, не сдерживая коней, обошли шатер с тыла, налетели на охрану мынбаши.
Все смешалось. Трудно было отличить своих от чужих. Кенже вместе со всеми катился к этой долине, окровавленной, ощетинившейся пиками, разрезаемой саблями, тесной, пропахшей кровью, потом и пылью, осатаневшей от свиста стрел, от предсмертных криков и стонов людей и коней…
Он видел лишь искаженные то ли от страха, то ли от ярости лица своих и чужих, и искал хотя бы мгновенной передышки, а слух его улавливал лязг железа, тонкое, пронзительное ржание взбешенных и наседавших друг на друга коней, рев, плач и проклятия людей, оставшихся под копытами.
