Беспорядочный поток беженцев, идущих по бездорожью, по оврагам и низинам, охраняют уцелевшие в битвах жигиты. Они не снимают кольчуг, колчаны их набиты стрелами, ни на миг они не опускают щиты и копья, только часто меняют коней. Они молчаливы так же, как и старик, едущий впереди. Мрачные, как тучи, черные от ожогов, их лица окаменели от гнева, глаза красны от бессонницы…
Когда передовые отряды вражеских лазутчиков появляются вблизи, жигиты отстают, чтобы защитить свой аул. Подбираются бесшумно, как тигры Алтынколя, и бросаются внезапно. Лязг мечей, удары пик, стон поверженного врага — все это звучит для них песней мести за плач детей, стоны раненых друзей, причитания женщин.
Смерть в бою им желанна — она избавляет от мук. Они больше не в силах видеть страдания своих соплеменников.
Чем больше льется крови, тем яростнее взгляд солнца. Чем больше смерти, тем безумней жара.
Старики умирают безмолвно. Роняют свой посох, медленно опускаются на дорожную пыль и лежат с раскрытыми глазами, пока кто-нибудь не прикоснется к их векам ладонью и не закроет их навсегда.
…Скрипят арбы, тихо стонут верблюды. Где-то скулит собака. Пыль не оседает. Она ложится на потные лица, на влажные ресницы, она, постепенно превращаясь в плотное облако, ползет вместе с караваном. Пыль эта видна издалека, за много верст замечают ее враги — предательская пыль. Нет ветра, чтоб развеять ее. Утомительно медленно оседает она на окостеневшие от жары и высохшие от безводья травы, но не может плотно закрыть белизну костей, лежащих у дорог.
Всюду следы смерти. Из-под кустов прошлогоднего чия пустыми глазницами смотрят в гладкую дымчатую синеву неба черепа животных.
Иногда, словно клещи железного паука-великана, над чахлым кустом торчат облепленные муравьями ребра верблюда или скакуна. Встречаются на пути и целые кладбища из гниющих трупов животных, и тогда воздух наполняется таким смрадом, что уставшие люди задыхаются и, схватившись за животы, корчась, становятся на колени от тошноты.
Слишком часто видны в степи свежие могилы, не успевшие осесть и зарасти. Никто не знает — чьи они? Своих или чужих? Проезжая мимо них, старики беззвучно повторяют молитвы. Умолкают дети…
Бывает, что глава каравана, едущий на старом могучем коне в окружении бывалых воинов и молодых жигитов, неожиданно повернет в сторону и остановится. Воины сойдут с седел и бросят на землю тяжелые щиты и копья. Холодным ветерком пройдет шепот.
Еще один мертвец лежит под оком солнца.
