Мне никто не нужен, кто будет обо мне заботиться, но мне казалось это было бы неблагодарным. Кроме того, дядя Билли еще никогда не был пойман.
— Я хочу, чтобы они поймали тех, кто это сделал.
Он кивнул. — Ты хочешь справедливости. Но это тяжело ограничиваться справедливостью и не мстить.
— Есть различия?
— Справедливость состоит в том, чтобы позволить заплатить им за боль Верити. Месть состоит в том, чтобы самому заставить их заплатить.
— Я хочу и того и другого.
— Конечно, ты хочешь этого. Но ты должна предоставить это другим, — строгость перекрыла сочувствие в его голосе.
Боже, я сыта по горло, что все рассказывали мне, насколько осторожной я должна быть. Было слишком много изменений: смерть Верити, любопытство Ковальски, странности Люка; и тихая и осторожная больше не подходили мне.
Это было мучительно. Также одиноко. Я провела семнадцать лет, безмолвно следуя каждому правилу регулирующего механизма. По большей части это проходило хорошо.
Но смерть Верити расколола мою жизнь на две половины, до и после, и ничто больше не было таким как прежде, как должно быть.
Проблема была в том, что единственный человек, которому это известно, был Люк, и он совершенно не хотел мне помогать.
— Твоя мама переживает за тебя.
— Она всегда беспокоится, — возразила я. — и Все же ты знаешь, какая она.
— Обстоятельства меняют ситуацию, Мо. В данном случае я на ее стороне, — это было чем-то новеньким. И нежелательным.
— Почему?
Он считал аргументы по кончикам пальцев. — Ты единственная свидетельница убийства Верити. Тебя видели, как ты разговаривала с полицией, что делает тебя фактором неопределенности.
И ты правда милая девочка, но не особенно хороша в том, чтобы защитить себя сама. Кто бы ни убил Верити, убил бы и тебя. Кто сказал, что они не попытаются довести все до конца?
От кондиционера на моих руках появилась гусиная кожа. — Это сумасшествие. Я не важна ни для кого.
— Мне важна. Твоей матери тоже.
— Я имею в виду, никому, кто бы… — я беспомощно махала руками. — Никому злому.
— Это благоразумно. Я обещал твоим родителям, и не нарушу своего слова, Мо. Нравится тебе или нет, это моя обязанность, защищать тебя, — он поднял руку и махнул рукой через стойку, чтобы заказать свежую чашку кофе.
— Защищать меня… Как? — Я поставила стакан и сложила руки на груди.
Тип из-за стойки безмолвно встал возле дяди Билли; выражение его лица было холодным и отрешенным. Он кивает мне один единственный раз и поворачивается к моему дяде.
