От удивления я замерла и, раскрыв рот, смотрела на Костика. Я никогда бы не подумала о нём такого, но нежность в его глазах говорила сама за себя.
— Я тебя люблю. Безумно, — подтвердил, что мне не послышалось и, растянув губы в улыбке, добил:
— Как сестру.
— Костя… — притворно умилилась я, и сразу:
— Ты засранец! Как можно так играть на нервах несчастной толстой девушки?! — кричала я, изо всех сил колошматя дурного шутника.
— Ну, прости… Прости… — подвывал то ли от смеха, то ли от боли, Костик. — Просто ты была такая смешная!..
— Я тебе дам, смешная! Я же поверила! А если бы согласилась?
— Ну, я думаю, мы бы решили этот вопрос… — похабно подмигнув, расплылся в улыбке он.
Я сдулась. Просто обиделась. Сильно.
— Уйди с глаз моих… — отвернувшись к нему спиной, тихо прошептала я, едва сдерживая слёзы.
— Надечка… Ну, прости дурака… Ну ты же знаешь, что я такой… — сжав в объятиях, попытался уговорить меня Костя.
— Сгинь… — снова вырвалась из его рук. — Просто оставь меня в покое…
— Ну, На-адя-а…
— Я. Сказала. Прочь. С глаз. Моих, — резко развернувшись к нему, и глядя на него глазами полными слёз, потребовала я, чётко разделяя слова.
— Надь, прости дурака…
— Я сказала прочь! — не выдержав, закричала на Константина.
Я лежала лицом на подушке и рыдала. Над собой. Над своей глупостью и доверчивостью. И немного от злости. Тоже на себя. Когда уже доверчивая дурочка Надька начнёт думать? И прежде всего о себе? Наверное, никогда — горбатого могила исправит…
Заходила медсестра, случайно застала мою истерику. Неловко переминаясь на пороге, коротко сообщила, что завтра выписка. Я только кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Женщина ушла, напоследок бросив на меня сочувствующий взгляд, а я разозлилась. Сколько можно быть такой тряпкой и позволять над собой измываться, кому бы то ни было?! Достаточно! Из этой палаты завтра выйдет новый человек! Можете считать, что та — старая Надя, сгорела в огне пожара. Будет вам новая Надя! Хотя, нет. Раз я решила, что у меня началась новая жизнь, то пусть и имя будет новым.
Была для всех Надькой — последней надеждой, теперь буду Викторией — победой. Как лодку назовешь, так она и поплывет…
