Мы как раз с рыночной площади к городским воротам по главной улице направлялись, когда вдруг — ни с того, ни с сего — этот форменный бардак приключился. Только что буквально они спокойно мирно торговали — или торговались, если купилок не хватало. Яростно, на непривычный взгляд — даже агрессивно, но по их собственным понятиям — тихо и мирно. Это же финикийцы! И тут вдруг — к счастью, с дальнего от нас конца рынка — началось безобразие. Рёв, гвалт, лотки переворачивают, горшки бьют, друг друга мутузят — сперва кулаками, затем и дубинки с ножами появились, а там — и мечи. Сунувшийся было к ним патруль городской стражи буквально искромсали на месте, а два других, видя это дело, благоразумно ломанулись за подмогой. А толпа — первоначальная небольшая группа бузотёоров мигом выросла в толпу за счёт праздношатающихся зевак — изрядно воодушевилась своей великой победой над патрулём из трёх человек и сбрендила окончательно. Кто там из наших великих русских классиков писал про русский бунт, бессмысленный и беспощадный? Это он, млять, ещё финикийского бунта не видел!
Мы, конечно, геройствовать не стремились. Оно нам надо, спрашивается? Есть кому за порядок в городе отвечать — за неплохое по местным меркам жалованье, между прочим, а не на бесплатных добровольно-принудительных общественных началах. Вот и пущай теперь своё жалованье отрабатывают, а мы все свои дела здесь уже порешали, и больше нам здесь делать абсолютно нехнен. И — вот мля буду, в натуре, век свободы не видать — так и ушли бы, ни во что не ввязавшись и никого не тронув, если бы нас никто не трогал. Ведь не тронь говно — оно и не воняет. Но похоже, что в финикийском языке подобной пословицы не завелось. В Карфагене, помнится, встречную толпу черни страшно возмутила рука Васькина на бедре честной добропорядочной гражданки, против чего та, кстати, и не думала возражать, но чисто формально — хоть какое-то подобие повода для тамошних борцов за справедливость, а тут-то что? Ведь в натуре — даже ТАК — никого не трогали. Но завёдённые и уверовавшие в свою силу забулдыги решили обойтись и без повода, так что тут уж наша совесть кристально чиста…
— Я разоружу этот проклятый город! — бушевал Миликон в своём большом шатре, временно заменявшем ему ещё не построенный царский дворец, когда ему доложили о случившемся, — С ними как с людьми, а они на голову садятся! Года не прошло, едва только месяц прошёл — и уже бунт! Всех заставлю оружие сдать, кто в городской страже не служит! Как римляне!
