Во имя Жизни | страница 19
Долг? Перед чужим и почти незнакомым человеком? Смешно.
Совесть? Вряд ли. Я бы вполне пережил, если бы Екатерина отправилась на Гайтару сама и сгинула там. Посочувствовал бы, расстроился, да, но не более того; Семён был совершенно не прав в вопросе моего отношения к девушке. Да и судьба Кортика меня, признаться, трогала мало. В конце концов, вляпался он не по чьей-то вине, а по собственной глупости. Глупость же должна быть наказуема. А если человеку везёт, и за какой-то мелкий проступок наказание не следует, он входит во вкус и начинает совершать ошибку за ошибкой, попадая в конце концов из мелкой неприятности в большую беду. Что и случилось сейчас с Киром.
Как ни странно это звучит, мне, наверное, просто захотелось приключений, захотелось развлечься, отвлечься и пощекотать нервы. Мне объективно был нужен отдых, какая-то смена деятельности, возможность не думать и не зацикливаться на проблеме, а переключиться на что-то кардинально другое. И Кнопка просто очень вовремя подвернулась под руку. Пожалуй, неделю назад я бы и не подумал разбираться с этой проблемой, и уж всяко — не собственными руками. Да, я обратился бы к Семёну с тем же вопросом, но, получив ответ, как максимум попытался бы найти человека для улаживания этого щекотливого дела.
Слишком уж я вымотался за последние пару месяцев; не физически, морально. Процесс покорения вершин увлекателен и кажется бесконечным, но рано или поздно наступает закономерный итог. Ты стоишь на последней и самой высокой вершине, и чувствуешь не удовлетворение и не восторг, а пустоту. Оглядываешься по сторонам и понимаешь: непройденных дорог не осталось. Тебе всего тридцать, ты привык куда-то рваться, стремиться, пахать с полным напряжением всех сил, на пределе и даже далеко за ним, — а прикладывать эти навыки некуда. Всё позади, а впереди — неизвестность и, главное, одиночество. Потому что по дороге сюда ты умудрился растерять всё, что тогда казалось балластом.
Нет, разумеется, всерьёз предаваться унынию я не собирался. Ощущения эти были понятны и знакомы, и посещали меня прежде; может быть, просто не в такой концентрации, но ведь и цели были помельче. Потому я и уцепился сейчас за такую непривычную, зато сложную и даже в какой-то мере благородную задачу.
Относиться к предстоящей поездке как к серьёзной опасности не получалось. За годы моей спортивной карьеры доводилось сталкиваться с разными слоями общества; и с играющими в благородство воротилами не всегда легального бизнеса, и с откровенными уголовниками, и с политиками. Я был, — и оставался сейчас, — чем-то вроде призового жеребца, на которого делались по-настоящему огромные ставки, и приобрести которого в конюшню было бы большой удачей. Меня пытались запугать, обмануть, купить, — всякое бывало. За договорные бои предлагались большие деньги, по-настоящему большие, а требовалось немного — просто в нужный момент принять поражение.