— Вы затем это и сделали, чтобы испытать меня?
Септимус покраснел и вздрогнул, как ужаленный. Зора поняла, что оскорбила его, тотчас же раскаялась и стала просить прощения.
— Нет! Я сказала не подумав. Ужасно скверно с моей стороны. У вас, конечно, не могла возникнуть такая мысль. Вы совершенно на это неспособны. Простите меня!
Повинуясь сердечному порыву, она протянула ему через стол руку. Он робко взял ее своими неловкими пальцами, не зная, что с ней делать и следует ли ее поднести к губам, и так держал, пока Зора сама, после легкого дружеского пожатия, со смехом не взяла руку назад.
— Вы знаете, эти деньги все еще у меня, — сказал Септимус, вынимая из кармана пригоршню крупных золотых монет. — Мне никак не удается их истратить. Я пробовал. Вчера купил собаку, но она хотела меня укусить, и пришлось отдать ее портье. Это золото такое неудобное, тяжелое, карманы оттопыриваются.
Зора, уже наученная опытом, объяснила ему, что золото можно обменять на ассигнации в отеле, у портье, и он удивился ее осведомленности. Такая мысль ему и в голову не приходила. И Зора снова почувствовала свое превосходство над ним.
Этот завтрак был первым из многих совместных завтраков и обедов; за обедами последовали прогулки, экскурсии и посещения театра. Если Зоре все еще хотелось убедить нахала с противными глазами, что у нее есть друзья, то она достигла цели. Правда, нахал и его приятели строили гнусные предположения относительно нее и Септимуса Дикса. Они вообразили, что это миллионер, попавший в сеть авантюристки. Но Зора, не подозревая о том, веселилась с легким сердцем и чистой совестью. Непреклонная в своей ненависти и презрении к мужчинам, она не видела в своих поступках ничего дурного. Да в них и не было ничего дурного, если судить с точки зрения ее молодого эгоизма и неопытности.
Она почти забыла о том, что Септимус мужчина, и относилась к нему по-матерински, как к ребенку. Однажды она встретила его выходящим из магазина с новой шляпой на голове, которая была ему мала, заставила вернуться и стояла рядом, пока он не выбрал себе более подходящий головной убор. В некотором смысле он походил на женщину, но застенчивую и деликатную, которой можно было вполне доверять. И еще одно новое ощущение появилось у Зоры после знакомства с Септимусом — ощущение своей власти над людьми. Но для того, чтобы разумно употребить такую власть, нужно быть мудрой, а женщина, мудрая в двадцать пять лет, в шестьдесят не может понять, почему она так и осталась старой девой. Всего приятнее пользоваться обретенной властью, как ребенок палкой, которой можно бить. Именно так и поступала Зора, отнюдь не мудрая в отношениях с Септимусом.
