— Видишь там купу деревьев? За ними корчма «Маленький медведь». Там подают холодные фарфоровые кувшины с голубыми разводами. Их подадут только в том случае, если попросить самого хозяина, Джима Блэка. И если разобьешь кувшин…
— Что же случится? — спросил Поль, на которого всегда производила огромное впечатление осведомленность Барнея Биля о дорогах и трактирах Англии.
Барней Биль покачал головой.
— Это разобьет ему сердце. Эти кружки были уже в ходу, когда Вильгельм Завоеватель был еще мальчишкой.
— С 1066 по 1087 год, — сказал Поль, в котором заговорил школьник. — Значит, им больше восьмисот лет.
— Не совсем, — сказал Барней Биль, добросовестно стараясь сохранить правдивость. — Но около того, черт дери! И подумать только, какой океан пива протек сквозь них, если допустить, что их наполняли по десять раз на дню! Испытываешь прямо-таки благоговейное чувство!
Поль не ответил, а уста Барнея Биля сковало благоговейное молчание, пока они не добрались до купы деревьев и до «Маленького медведя».
Корчма стояла в стороне от дороги в небольшом дворике, замаскированном с одной стороны гигантским вязом, а с другой окаймленном плодовыми деревьями, в листве которых терпеливо висели румяные яблоки. Перед плодовым садом стоял стол с вывеской, изображавшей маленького медведя, весьма привлекательное животное. В тени вяза стояли стол на козлах и две деревянных скамьи. Старая корчма с выдвинутым вперед верхним этажом и острым фронтоном, покосившаяся и осевшая, с окошечками из небольших стекол, оправленных в олово, улыбалась спокойной и уютной улыбкой вечности. Ее древнее достоинство заслоняло даже наглую, выведенную золотыми буквами надпись над дверью, гласившую, что Джемсу Блэку разрешена продажа всевозможных алкогольных напитков. Когда фургон свернул с дороги к корчме, стала видна единственная человеческая фигура: молодой человек в соломенной шляпе и сером фланелевом костюме делал с корчмы акварельный набросок.
Барней Биль соскользнул с подножки фургона и, не глядя ни налево, ни направо, заковылял, как торопливый краб, в прохладное нутро трактира в поисках амброзии в белом кувшине с голубыми разводами. Поль, тоже слезший на землю, повел Боба к водопою. Боб напился со здоровой умеренностью животных. Когда он утолил жажду, Поль отвел его в сторону от дороги и, накинув ему на голову основательную торбу с овсом, оставил за трапезой.
Молодой человек, сидя на перевернутом ящике в тени, падавшей от вяза, за легким мольбертом, около которого были разложены принадлежности для живописи, усердно рисовал. Поль, праздно болтавшийся позади него, стал с удивлением наблюдать, как мазки влажной краски через несколько секунд кажущегося хаоса занимали свое место в структуре рисунка. Он стоял, весь поглощенный этим зрелищем. Поль знал, что существуют картинки, знал, конечно, и то, что их делают руками, но никогда не видел, как это делается. Через некоторое время художник откинул голову, посмотрел на корчму и на свой набросок. Соломенная крыша на углу дома около плодового сада ярко горела на солнце, а под ней залегла густая тень. Эта тень не выходила, как следует. Художник положил на нее мазок жженой умбры и теперь проверял впечатление.
