Очнулась я уже лежа в своей кровати, и снова под музыку пианино – на этот раз песни группы «Руки вверх».
– Ты давно играешь на пианино? – поинтересовалась я, подойдя к нему.
– С шест лет, – расслабленно сообщил он. – Хотел быть отличным ребенком для своих замечательных приемных родителей…
– Приемных? – встрепенулась я.
– Давай не будем об этом.
– Но почему?
– Я не хочу обсуждать подобное.
– Ваня… ты опять закрываешься от меня! – воскликнула я, пытаясь поймать его взгляд. – Только и делаешь, что рассказываешь про свои пристрастия повара-садиста и то, что тебе это нужно. Но совершенно не хочешь мне открыться.
– Аня, оставь эту тему, – напряженно проговорил миллиардер.
– А если я не хочу?
– Тогда я покормлю тебя, сучечка…
– Ваня, неужели ты до сих пор не понял?! – отчаянно всхлипнула я. – Не понял, что я поправляюсь, сильно поправляюсь? И если все продолжится в том же духе, я скоро стану огромной жирной бабенью!
– Но мне это нужно…
– Почему тебе это нужно?! – сорвалась я.
– Потому что я такой! – в бешенстве воскликнул Ваня. – Это мои пятьдесят оттенков, – медленно прошептал он и, расстегнув ширинку, извлек из штанов свой член, который я впервые видела без презерватива.
И… О БОЖЕ! Весь ствол был покрыт маленькими татуировками в виде пельменей, каждый из которых отличался оттенком от остальных. Мне хватило всего нескольких секунд, чтобы посчитать их: ровно пятьдесят.
– Моя настоящая мать была проституткой, наркоманкой и алкоголичкой, – сухо проговорил Ваня. – Она бросила семью, когда мне было два года, и до четырех меня растил отец, тату-мастер, наркоман и трансвестит, помешанный на еде. Именно он и набил мне их, чтобы в голодные вечера смотреть на мой детский член в пельменях и представлять, что каждый из них – особый, со своим вкусом, приготовленный по особому рецепту.
– Ох…
– После смерти отца меня усыновила семья, с которой ты знакома, как с моей семьей. Они очень любили меня, а я любил их. А в пятнадцать мамина подруга соблазнила меня. Я был ее едоком шесть лет. Но нет, она не сделала мне ничего злого, мы с ней и сейчас друзья, хоть ничего за пределами этой дружбы между нами нет. Теперь понимаешь?
На несколько секунд повисло напряженное молчание. А потом я, оборвав его, прошептала:
– Я хочу испытать самое страшное.
– Что?
– Накорми меня, Ваня. Так плотно, так высококалорийно, как сможешь. Я хочу знать, чего ты в действительности хочешь, и понять, смогу ли дать тебе это.
– Хорошо, – сухо согласился повар.
