Граф Витт также не вызывал особой симпатии у окружающих. Даже великий князь, брат царя, осуждал его за некоторые непорядочные поступки: «Граф Витт есть такого рода человек, который не только чего другого, но недостоин даже, чтобы быть терпиму в службе, и мое мнение есть, что за ним надобно иметь весьма большое и крепкое наблюдение… Граф Витт такой негодяй, каких свет еще не производил: религия, закон, честность для него не существует. Словом, это человек, как выражаются французы, достойный виселицы».
Современные исследования доказывают, что граф Витт был австрийским шпионом, а Каролина Собаньская известна как верная и ловкая помощница в провокаторской деятельности графа Витта. Вигель писал, что «почувствовал от нее отвращение», когда узнал впоследствии, «что Витт употреблял ее и сериозным образом, что она служила секретарем сему в речах столь умному, но безграмотному человеку и писала тайные его доносы, что потом из барышей поступила она в число жандармских агентов. О недоказанных преступлениях, в которых ее подозревали, не буду и говорить. Сколько мерзостей скрывалось под щеголеватыми ее формами!».
Пушкин всего этого не знал. Для него Собаньская – нежная, прекрасная, и, может быть, легкомысленная полька, у которой есть богатый любовник. В глазах поэта она представлялась чем-то вроде содержанки. Желание отбить Каролину у графа Витта стало на какое-то время навязчивой идеей Пушкина. Как человек с истерическим характером, он ревновал не к мужу, а к любовнику, а близость Собаньской с графом подогревала желание поэта обладать этой женщиной еще больше.
Может быть, Собаньской посвятил поэт свою знаменитую элегию «Простишь ли мне ревнивые мечты», а которой Белинский видел одно из «лучших, задушевнейших созданий лирической музы» великого поэта. Это одна из самых автобиографичных его элегий, хотя уместно тут привести слова биографа Пушкина П. И. Бартенева: «Князь Вяземский журил нас, что мы в каждом произведении Пушкина ищем черт биографических, тогда как многое писал Пушкин, вовсе забывая о себе лично». Хочется привести эту элегию целиком.
Простишь ли мне ревнивые мечты,
Моей любви безумное волненье?
Ты мне верна: зачем же любишь ты
Всегда пугать мое воображенье?
Окружена поклонников толпой,
Зачем для всех казаться хочешь милой,
И всех дарит надеждою пустой
Твой чудный взор, то нежный, то унылый?
Мной овладев, мне разум омрачив,
Уверена в любви моей несчастной,
Не видишь ты, когда, в толпе их страстной,
