Составив все эти и подобные истории вместе, можно подумать, что все население сочиняло, заучивало, читало вслух и пело непристойные произведения о короле. Но полицейские архивы очень недостоверный источник в том, что касается отношений и моделей поведения. Они содержат информацию о том, как доложили о преступлении, а не о том, как оно произошло, и часто отражают скорее взгляды полиции, чем мнение людей. По самой своей природе бумаги Бастилии могут описывать только то, что полиция считала угрозой для государства. Они не затрагивают огромное количество парижан, которые просто занимались своим делом, не привлекали внимания стражей порядка и, возможно, не говорили ничего плохого о короле. Но полицейские архивы помогают поместить «дело Четырнадцати» в исторический контекст, показывая, что оно являлось частью огромной волны «mauvais propos», о которой свидетельствуют и другие источники, такие как дневники маркиза д’Аржансона и Эдмона-Жана-Батиста Барбье.
В свете остальных случаев стихотворения из «дела Четырнадцати» не выглядят исключительными. Множество других парижан было арестовано за протесты такого рода, иногда за те же произведения. Все они были частью общего вскипающего недовольства, которое распространялось разными путями в 1749 году. Связи между Четырнадцатью являются лишь небольшим сегментом этого общего целого – огромной системы коммуникаций, проникающей повсюду, от Версальского дворца до бедных мебелированных комнат. Что она распространяла? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно рассмотреть сами стихотворения.
Многие из этих стихотворений покажутся странными на современный взгляд. Это оды – сложные произведения в классицистическом духе с высокопарным тоном, как будто предназначенные для чтения со сцены или кафедры. Они имели цель и открыто называли ее – будь это Людовик XV, порицаемый за беспомощность и малодушие; принц Эдуард, восхваляемый за самоотверженную отвагу; или французский народ, объединенный в одно коллективное тело, некогда гордый и независимый, а теперь принужденный к рабству. Негодование – неистовое римское классическое «indignatio» – было основной эмоцией этих произведений. Хотя они порицали повсеместную несправедливость, в них не было черт народности. Напротив, они были пронизаны риторическими приемами из области классического образования. Студенты, юристы и духовные лица из числа Четырнадцати привыкли к такого рода поэзии, но она не находила отклика за пределами Латинского квартала, уж точно не в Версале. Придворные и министры принадлежали к другому миру, где ценились остроты и эпиграммы. Отсюда и замечание графа д’Аржансона в его письме из Версаля к Беррье о первом стихотворении, на след которого вышла полиция: «Я, как и вы, чувствую в этих низких стишках запах школярства и Латинского квартала»
