— Прикажите, пожалуйста, связаться с генералом фон Тресковом, — попросил капитан графиню.
— Я заказала разговор как раз в тот момент, когда вы здесь появились.
— Вы просто восхитительны! Что бы мы, мужчины, делали без таких женщин, как вы? — Капитан смотрел на графиню с шутливой признательностью. — Не найдется ли у вас времени и, конечно, желания поужинать сегодня в «Хорхере»?
— С вами? — Элизабет старалась сделать вид, что предложение ее развеселило. — Если вы хотите изобразить нечто вроде компании гурманов и собутыльников, то для этого фарса я вряд ли подойду. С этим вы прекрасно справитесь и один.
— Ну что ж, может быть, и получится! — Бракведе явно не унывал. — Но я не только на редкость честолюбив. Иногда я страдаю приступами человеколюбия, и сейчас у меня как раз такой приступ, причем особенно продолжительный. Причиной тому — идеалист и вместе с тем жалкое создание, заслуживающее всякого снисхождения. Короче говоря, речь идет о моем младшем брате.
— Я должна сыграть роль няньки?
— Совершенно верно, графиня! Вы, как всегда, угадали мои намерения. Сделайте доброе дело, разрешите нашему герою заплатить за изысканный ужин, а в паузах между сменой блюд попробуйте выдрать у него молочные зубы. Ему это необходимо сделать, и как можно скорее.
После обсуждения обстановки на фронтах, проводившегося ежедневно, фюрер принял рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера. Считалось, что рейхсфюрер самый верный и преданный соратник Гитлера, на самом же деле он уже прощупывал возможности заключения сепаратного мира с западными союзниками.
— Докладывайте коротко, Гиммлер! — приказал фюрер. Он томился в ожидании послеобеденного сна. Его руки крепко сжимали одна другую: таким образом он старался скрыть дрожь, которая усиливалась день ото дня.
— Положение не очень хорошее, мой фюрер, — начал Гиммлер подчеркнуто осторожно: он всегда старался не потерять доверия Гитлера, которое тот питал к «старым борцам». — Наши трудности становятся очевидными, и некоторые из них в высшей степени нежелательны.
Гитлер кивнул с механическим равнодушием марионетки. Подобные слова он слышал теперь каждый день. Вторжение англичан и американцев непонятным образом расширялось, фронт на Балканах грозил вот-вот развалиться, а советские войска продвигались все ближе к восточным границам Германии.
— Настало время, когда мы сможем убедиться, — неожиданно вспылив, высокопарно говорил Гитлер, — достоин ли меня немецкий народ или же он годен лишь на то, чтобы бесславно погибнуть.
