Решил сообщить об этом фронтовику — ленинградцу Диме Полонскому — на фронте они были с Густовым неразлучными друзьями. В мастерской Полонского, где у него проходила теперь, по его словам, большая и лучшая часть жизни, никто к телефону не подошел. Позвонил домой. Ответила Светлана, дочка Полонских, художница, как и отец. Ответила грустно: «Дмитрий Александрович в больнице, мама с ним». Светлана рассказала, что все эти годы Полонский запойно работал, часто бывал раздражителен и вот после какого-то бурного обсуждения в Союзе художников сорвался. Подозревают инфаркт. В мастерской остались недописанные работы…
А Николай Густов оставил своим сыновьям недостроенную плотину…
После таких-то известий Тихомолов и написал эти свои две странички о прощании отца с детьми…
Работу прервал звонок. Из иностранной комиссии Союза писателей сообщили, что он может собираться в дорогу: наконец-то определилось время его командировки в ГДР, которую он давно, хотя и не слишком настойчиво, просил. Теперь вот можно приезжать за командировкой и билетом на самолет, обменивать рубли на марки.
Поездка эта была необходима ему для работы над новой книгой, действие которой происходит и на немецкой территории. Хотелось освежить старые, послепобедные впечатления, поточнее написать пейзажи, поколоритнее изобразить немецкий городок, послушать живую немецкую речь. Хотелось — и надо было. Но — год назад. Пока решали вопрос с командировкой и дважды переносили ее сроки, он закончил книгу и вряд ли теперь ему захочется ее сильно перерабатывать.
И все-таки он хотел поехать в Берлин. В свое время, пройдя всю войну, он так в Берлине и не побывал. От других приходилось слышать: «Воевал, дошел до Берлина». Это действительно звучало! А он воевал, а вот до Берлина не дошел. Победа застала его севернее Берлина. Так что хоть теперь надо съездить…
И вот уже самолет, улыбка стюардессы и объявление о том, на какой высоте будет проходить полет, с какой скоростью и когда самолет приземлится в Берлине…
Отстегнув привязной ремень, Тихомолов немного откинул спинку сиденья, расслабился.
«А доволен ли ты собой, старина?» — вдруг услышал он как бы к нему обращенный вопрос.
Мысленно отмахнулся от него. Сейчас надо настраиваться на другое. Надо начинать наблюдать и накапливать впечатления, ради которых пустился в путь. А то, что осталось на письменном столе, никуда не денется, к этому можно будет вернуться потом.
Легко сказать — отмахнулся… Старик на смертном одре лежал, устремив глаза в потолок, и думал. Вместе с ним думал и Тихомолов. И мысли его тоже были осенними, они колыхались в воздушном пространстве между Москвой и Берлином подобно падающим осенним листьям.
