Плотоядная улыбка Орабоны стала просто омерзительной. У Джонса перехватило дыхание, но он продолжал пристально смотреть на этот жуткий экспонат, не в силах оторвать от него глаз. Что же заставляло его так внимательно разглядывать изваяние и выискивать в нем все новые детали? Ведь именно этот монстр свел с ума Роджерса, заставив великого художника говорить, что его статуи не были искусственными…
Вскоре Джонс понял, что именно приковало его взгляд. Это была висящая раздавленная голова жертвы. Ее обезображенное лицо все же сохранило какие-то узнаваемые черты и однозначно напоминало лицо бедняги Роджерса. Джонс вглядывался в него все пристальнее, не понимая, однако, почему он это делает. Разве не естественно для сумасшедшего эгоиста увековечить свои черты в созданном им шедевре? Или там было что-то еще, что улавливалось подсознанием Джонса, но разум в ужасе пытался от себя отогнать?
Изуродованное лицо было вылеплено с фантастическим мастерством. Взять хотя бы эти отверстия — как точно они повторяли бесчисленные раны, каким-то непостижимым образом нанесенные той несчастной собаке! Но все же что-то здесь было не так. На левой щеке жертвы имелось какое-то слабое отклонение от общей схемы — как будто скульптор пытался скрыть некий первоначальный дефект своей работы. И чем дольше приглядывался Джонс, тем ему становилось страшнее. А затем он вдруг вспомнил одно обстоятельство, которое повергло его в совершенно неописуемый ужас: ведь та страшная ночная схватка закончилась именно тем, что он заметил у связанного Роджерса длинную и глубокую царапину на левой щеке настоящего Роджерса…
Рука Джонса, державшаяся за поручень, медленно разжалась, и он потерял сознание.
Орабона разразился сатанинским хохотом.
