Небо потемнело до черноты, словно перед яростной грозой, превосходящей по силе даже неистовую грозу, разразившуюся в первый вечер моего пребывания здесь, почти две недели назад. Со стороны деревни (до нее отсюда меньше мили) доносится странный нестройный гул голосов. Я не ошибся в своем предположении: эти жалкие идиоты посвящены в тайну и проводят ужасный шабаш на холме. Здесь, в доме, быстро сгущаются тени. Ключ на столе передо мной мерцает в темноте зеленоватым светом. Я еще не спускался в подвал. Лучше немного подождать, чтобы все эти звуки — глухие шаги, невнятное ворчание, тяжелый шорох и приглушенный рокот — не лишили меня мужества, прежде чем я отомкну роковую дверь.
С чем я столкнусь там и что мне предстоит сделать, я представляю весьма и весьма смутно. Находится ли цель моих поисков непосредственно за железной дверью, или же мне придется спуститься глубже в черные недра планеты? Я пока еще многого не понимаю — или предпочитаю не понимать, — несмотря на мучительное, необъяснимое, переходящее в уверенность ощущение, что в далеком прошлом я хорошо знал этот ужасный дом. Знал, например, назначение спускного желоба, ведущего вниз из запертой комнатушки. Но мне кажется, теперь я понимаю, почему крыло здания, где расположено запертое подвальное помещение, вытянуто в сторону холма.
6 часов вечера
Из выходящих на север окон я вижу группу деревенских жителей на вершине холма. Они как будто не замечают грозных признаков надвигающегося ненастья и усердно копают землю рядом с центральным менгиром. По-моему, они углубляют обложенную камнями яму, похожую на вход в давно заваленный туннель. Что будет дальше? Все ли ритуалы древнего шабаша сохранились и отправляются здесь? Ключ зловеще светится в темноте — и это не игра моего воображения. Хватит ли у меня духу применить его по назначению? Еще одно обстоятельство премного встревожило меня. Нервно просматривая одну из книг в библиотеке, я наткнулся на расширенный вариант имени, не дававшего мне покоя: Тринтия, жена Адриана Слейта. Имя Адриан вплотную подводит меня к тому, чтобы все вспомнить.
Полночь
Ужас вырвался на волю, но мне нельзя поддаваться малодушию. Гроза разразилась с демонической яростью, и молния трижды ударила в холм, но уродливые, дефективные селяне сбиваются в кучу посреди кромлеха. Гигантские каменные глыбы зловеще вырисовываются во мраке, источая тускло-зеленое сияние, благодаря которому они видны, даже когда не сверкают молнии. От громовых раскатов закладывает уши, и каждому из них вторит ответный грохот, доносящийся неведомо откуда. Сейчас, когда я пишу эти строки, существа на холме начинают петь, завывать на все лады, испускать пронзительные вопли, творя жалкое подобие древнего ритуала на обезьяний манер. Дождь льет сплошным потоком, но они прыгают и орут дурными голосами в каком-то бесовском экстазе:
