А разбудил меня громкий стук в парадную дверь дома. Я чувствовал себя совершенно обессиленным и не без труда спустился вниз.
На крыльце перед дверью стояла Рода.
— Что случилось, Адам?! — вскричала она. — Ты выглядишь ужасно.
— Убирайся, — сказал я ей. — Ты нам не нужна.
В первый момент я сам удивился своим словам, но я и вправду был возмущен ее несвоевременным появлением — можно было подумать, я не смогу обойтись без ее дурацких назиданий.
— Стало быть, я опоздала, — вздохнула она.
— Убирайся, — повторил я. — Оставь нас в покое.
Она оттолкнула меня и вошла в дом. Я последовал за ней.
Она сразу направилась в кабинет и вскоре вышла оттуда с моими дневниками и рукописью диссертации о Томасе Харди.
— Тебе это уже не понадобится? — спросила она.
— Забирай, — сказал я. — Забирай это все.
Она пошла к двери.
— До свиданья, Адам.
— До свиданья, Рода.
К моему удивлению, она и впрямь безропотно удалилась. Не скажу, что я вовсе не был этим встревожен, но где-то в глубине души я испытал удовлетворение — такой оборот дела меня устраивал.
Большую часть дня я провел в полном бездействии, с нетерпением ожидая прихода ночи. Сейчас я затрудняюсь описать тогдашнее мое состояние. Страха не было и в помине, оставалось лишь любопытство и страстное желание новой встречи.
День тянулся бесконечно. Часть его я проспал; есть совсем не хотелось — у меня разыгрался аппетит иного рода, но это обстоятельство меня нисколько не тревожило.
Наконец наступила ночь. Я заранее предвкушал грядущие события и, не в силах усидеть на месте, долго расхаживал по первому этажу, то и дело бросая взгляд на лестницу, ведущую наверх, пока не сообразил, что мне следует находиться в комнате моего деда и там ждать появления ночных гостей.
Время шло, часы в холле пробили девять, потом десять, одиннадцать. Я сидел и ждал — вот-вот на лестнице послышатся шаги, шаги женщины, которую, как я знал, зовут Лилит;[4] но прежде возникло голубое сияние, оно просочилось в щель под дверью и заполнило собой всю комнату, как это уже бывало во сне.
Только на сей раз я не спал, чувства мои были обострены до предела.
Голубой свет, становясь все ярче, слепил глаза, и я едва различал фигуру обнаженной женщины, появившуюся в центре комнаты. Рядом с ней обозначились хорошо знакомые черты моего двоюродного деда; темная змееподобная лента, плавно изгибаясь, потянулась от него к моей постели…
Но тут, к моему ужасу и отчаянию, ход событий был грубейшим образом прерван. Я почувствовал запах дыма, а затем характерный треск горящего дерева.
