— Узнал, уродец? Ну так чудно. Так продолжим.
— С чего ты решил, что это я его прикончил? — Гравер, кривясь, выплюнул окровавленный зуб. — С чего ты решил, что его вообще пришили?
— Да мне плевать, кто его прикончил! Я и сам хотел его тогда, да не вышло. Но я обшарил весь его дом, а ножика не нашел. Говорил по душам с его вдовушкой. Знать не знает ни о каком кинжале. Уж я бы выведал.
— Что ты с ней сделал, мразь поганая?!
— Зря грубишь, Гравер. У меня может лопнуть терпение. Что я с ней сделал? Да то же, что со всеми. Чоло живых не оставляет. Говорю же — хлопот потом с ними, живыми, не оберешься.
— Это ты убил Барта?
— Этого кого? Того красномордого? Я, кто ж еще. И все по той же причине. Ну нужен мне позарез этот твой кинжал! Слыхал я про него кое-что. Ну и завелся. Сошелся с этим, Бартом. Он пообещал разузнать. Я ему заплатил. А потом мне показалось, будто он темнит. Ну рожа у него такая. Я с ним поговорил плотно. Потом понял, что не знает он ни черта, однако пришлось с ним заканчивать. Не оставлять же его одного связанным, люди не поймут.
Залез в его дом, и там его нету. И бабы его, как назло не было.
Да, кстати. Еще меня чертовски интересует твоя штучка, которой ты пишешь на алмазе. Добрые люди готовы выложить за нее кучу бабла. Говори-ка скорее, урод, пока я не запалил паяльную лампу.
— Какой смысл мне говорить? — Гравер криво усмехнулся. — Я слышал, Чоло свидетелей не оставляет.
— Может, и не оставляет, сморчок. Но только ведь и смерть бывает разной. Бывает легкая. А бывает — не очень. И потом ведь смерть всего не заканчивает. Ежели мы с тобой не договоримся, я найду эту чертову образину, жену Барта, и выну из нее матку. А выблядка…
— Смерть бывает одна, Макрель, и ты, сучья слизь, скоро в этом удостоверишься.
— Ого! Ты мне как будто бы угрожаешь? Зря. Я своего все равно добьюсь.
Макрель подбросил на ладони кастет, подошел ближе, чтобы вновь ударить, и тогда Гравер, страшно закричав, подбросил все свое выгнувшееся в дугу тело вверх и ударил его обеими ногами в низ живота. Тот, по-утиному крякнув, отлетел к двери и, ударившись о косяк затылком, обмяк, стал сползать на пол. Дверь от удара распахнулась настежь. Гравер рванулся к нему, увлекая за собой тяжелый дубовый стол, но Макрель успел откатиться в сторону. Он перевалился на четвереньки, все так же кряхтя и одурело тряся головой. Рука его полезла за пояс. Он наконец непослушными пальцами, боязливо косясь на Гравера, вытащил складной испанский нож-наваху. Начал было что-то говорить, но удивленно замер, услышав смех. Спокойный и даже беззаботный.
