Как раз в этот момент в дверь постучал мальчишка посыльный, который привез на тележке мешок древесного угля. Путаясь и судорожно жестикулируя, Гравер велел ему сначала разжечь камин, потом, оттолкнув перепуганного мальчишку от камина, приказал бежать за Присциллой. «Но, господин, — пролепетал малец, — мне нельзя никак. Мне хозяин…» — «Беги скорее, твою мать!!!» — заорал Гравер, да так, что мальца едва не сдуло с места.
Когда посыльный привел наконец сонную и раздраженную Присциллу, крику и суеты стало еще больше. Мальчик очумело метался между ними, начисто забыв и о хозяине, и о всех его поручениях. Присцилла кляла последними словами и Гравера, и мальчишку, и роженицу, а более всего — свою злополучную судьбу, которая вечно сталкивает ее с олухами.
Схватки на какое-то время прекратились.
— Эй, красавчик, — подала голос женщина. — Подойди-ка сюда.
— Вы это мне?
— Кому ж еще, господи!
Голос у нее был прерывистый, задушенный, речь ей давалась с трудом. Гравер подошел ближе и присел на обитый войлоком табурет. Лицо женщины было мокрым от пота, рот широко раскрыт, глаза бессмысленно вытаращены, зрачки закатились, она дышала тяжело с глубинными всхрипами. Увидев его искоса, она, однако, криво усмехнулась, послышалось даже сипловатое подобие смешка.
— Да ты впрямь красавчик, парень. Это кто ж тебя так?
Гравера передернуло от невольного воспоминания.
— Не видал, кто, — ответил он, не удержался и усмехнулся.
— Так бывает?
— Бывает всяко. Не понимаю, зачем вы меня это спрашиваете.
— Сама не знаю. У меня маловато времени. Слушай, а тебя звать-то как?
— Меня редко зовут по имени. Хочешь назвать — зови Гравер.
— Хорошо, Гравер. Я вот что сказать-то хотела. Если что-то случится со мной — ну мало ли! Так вот, ежели что случится, мальчика назовете Иден. Да. Самое подходящее будет для него имя. Ну а коли девочка родится, так пусть будет Дороти.
— А что может случиться?
— Сам же сказал — бывает всяко. И еще. Никому не говори про меня, ладно? Никому. Отродясь ты меня не видывал. Ребенка можешь сдать в приют, коли уж так придется. Только соври что-нибудь. Бог простит. Он не такое прощает. Человечек ты одинокий, куда тебе вошкаться с чужим дитем! Но про меня — никому — ни слова. Потому что худо будет и ему, и тебе. Я правду говорю… Самое смешное, я всегда говорю правду, а мне не верят. Приходится врать… А будут спрашивать — скажи, подбросили на порог. Выхожу, мол, а оно и лежит… Я должна была вытравить этот плод, понимаешь. Я поклялась, а куда было деваться. На Святом распятии поклялась. Человек, который держал Распятие в руках, шутить не станет. Вот так! Поклялась Иисусу убить в утробе свое дитя! И получается, что Спаситель принял мою клятву. Так вот, он-то принял, а я — передумала.
