— Атавизм, — повторила она. — Какое ужасное слово.
Старик со вздохом пожал плечами:
— Да, но как еще назвать то, чем был и как выглядел Джеф? Но со временем, девочка моя, наши посланники — наши агенты — будут ходить среди людей, неотличимые от них, и будут приняты в их среде. Пока наконец мы, Морские Существа, не станем одной расой — истинной расой земноводных, изначально задуманной природой. Мы были первыми… да ведь мы вышли из моря, из колыбели самой жизни! Со временем и земля, и море будут принадлежать нам.
— Посланники, — повторила Энни, вслушиваясь в звучание слова. — А на самом деле агенты. Шпионы, «пятая колонна».
— Наш авангард, — кивнул он. — И, как знать, ты можешь стать одной из них. Во всяком случае я об этом думал.
Она погладила свое горло и вдруг встревожилась:
— Но ведь мы с Джефом были ровесниками и одной крови. Если его… жабры? Те складки ведь были жабрами? Но… — Энни продолжала гладить или, вернее, ощупывать свое горло, пока он не поймал ее за руку:
— Твои скрыты внутри, как и у меня. Генная модификация в тебе, как и во мне, выразилась в совершенстве. Вот почему дезертирство твоего отца нас так разочаровало и зачем, среди прочих причин, я выслеживал его. Я хотел посмотреть, как он будет размножаться и окажется ли потомство удачным. В твоем случае так и получилось. Но не с Джефом.
— Мои жабры? — Она снова погладила горло и тут вспомнила: — А! Ларингит! Когда в декабре у меня болело горло и вы меня осматривали! Две-три таблетки аспирина в день, сказали вы маме, и пусть четыре-пять раз в день полощет горло теплой водой с растворенной в ней ложкой соли.
— Ты не хотела показываться никому другому, — напомнил старик. — Интересно, почему? Почему ты выбрала меня?
— Потому что не хотела, чтобы меня осматривали другие врачи, — ответила она. — Только вы.
— Родство, — повторил он. — Ты сделала правильный выбор. Но можешь не беспокоиться: твои жабры — пока это чуть заметные розовые щели у основания гортани — столь же совершенны, как у любого зародыша или младенца Морского Существа, рожденного на суше. И останутся такими… о, очень долго, так же долго или даже дольше, чем оставались — и останутся — мои, пока я не буду готов. Тогда они проявятся снаружи. Месяц или около того они, развиваясь, будут очень чувствительны, а трубочки, вроде пустых вен, будут доставлять воздух твоим сухопутным легким. В это время в море ты будешь чувствовать себя так же свободно, как на суше. И это будет чудесное время, милая!
