— То есть не в ближайшее, когда ты наиграешься этой куклой и найдешь себе игрушку поинтересней, можно будет ее забирать? — губы сильнейшего улыбались, слова сочились насмешкой и только взгляд оставался внимательным и серьезным.
— Это твой план, да? — Кир-Кули понимающе покачал головой. — Ну… что-то подобное я и предполагал.
— Ты не ответил, — зеленые глаза сузились.
— Забудь, — потянувшись к столу, мужчина сгреб карты. — В «Дурака», говоришь? Давай в дурака!
* * *
В жилом блоке шарту, скрытом под землей, было тихо, спокойно и уютно. Музыка плавно вплеталась в беседу, Сэн восстанавливал силы, сейлин спала, кактус охотился на мух и только Кир-Кули нарушал порой общую атмосферу досадливыми восклицаниями. В «Дурака» ему тоже не везло.
А в небольшом окошке нового, но уже очень популярного цветочного павильона, который не так давно появился в городском парке и работал теперь там круглосуточно, синеглазая девушка с кособокой улыбкой перетягивала ленточкой букет гигантских сиреневых ромашек. На прилавке, пристально следя за продавщицей, восседал крупный черный ворон, а из-за двери с табличкой «склад» слышалось тихое фырканье то ли лошади, то ли еще какого-то крупного животного.
Родню не выбирают.
— Интересная смена имиджа, — чуть склонив рыжеволосую голову к плечу, задумчиво протянул Ийзэбичи. Розовый кот несогласно мотнул головой и фыркнул. — Неожиданная даже! — продолжил гость, с откровенным интересом изучая молчаливого собеседника. — Здесь так модно, или великому консерватору на третьем тысячелетии жизни захотелось-таки чего-то нестандартного?
Посланник Сэн снова фыркнул и выразительно посмотрел на гостя, а тот провел указательным пальцем по краю изящного фужера, чуть взболтал его темно-красное содержимое и, пригубив, сказал:
— А вот алкоголь в этом мире слабоват, — мужчина вздохнул: — Горит паршиво.
Таас чихнул. И еще раз, и еще… пряча ехидную морду за розовой лапой. И как-то очень уж сильно эти звуки напоминали сдавленный смех. Несмотря на то, что маг и его живность, пройдя через «Тривиат», становились единым целым, это не мешало этому целому снова распадаться на три самостоятельные части, внешне похожие на каждого участника обряда Древних. При таком раскладе сохранялись внешние признаки и повадки зверей, в то время как личность каждого из них мало того, что претерпела большие изменения, так еще и имела способность сливаться в единый разум с хозяином.
Животные, как и прежде, не разговаривали, во всяком случае, традиционным способом, но могли в любой момент становиться «глазами и ушами»
