Тогда я достойно встречу свою судьбу, сказала себе Шира, заставив тело подчиниться собственной воле.
Дверь с лязгом открылась. Как и всегда, вошли Даст и Оровен – но в этот раз они выглядели иначе. Ведущий каратель по-прежнему держал посох, но был одет в простую служебную униформу, к тому же без шлема. Оровен надел скромный черный мундир арбитратора, с эполетами и головным платком, а также белым воротничком священника, украшенным красной каймой. В пальцах он вертел незажженную палочку лхо.
– Кальпурния, – без церемоний обратился к ней Даст. Вытащив стул из-за маленького столика, каратель с грохотом протащил его перед заключенной, а затем оседлал, лицом к ней. После этого он качнул подбородком, показав куда-то за спину Шире.
Оставаясь на одном колене, Кальпурния без выражения смотрела вверх. Несколько секунд они с карателем глядели друг на друга.
– Она ждет приказа, Даст. Рано или поздно тебе всё равно придется заговорить с ней.
У гарнизонного священника был мягкий, поставленный голос, с почти незаметной хрипотцой от курения лхо.
– Гм, – в течение нескольких секунд это хмыканье оставалось единственным ответом ведущего карателя, но затем он указал посохом за плечо Шире. – Сядь, Кальпурния. Это не саморазоблачение. Это вообще не относится к штатным процедурам.
Последняя фраза в его устах просто сочилась отвращением.
Медленно и осторожно Шира поднялась, отошла к тюфяку и села. В это время Даст рассматривал её заметки, аккуратно сложенные на столе, и женщине показалось, что ему больше по душе разбирать перевернутый текст, чем общаться с ней.
Лед между ними сломал Оровен.
– Как далеко ты продвинулась в подготовке защиты, Кальпурния? – каратель любил пристально и хмуро смотреть на неё, но лицо священника никогда не выдавало его чувств.
– Ещё через десять часов, полным счетом, – ответила она с уверенностью, которой, возможно, не испытывала, – я завершу включение всех основных предписаний в свое дело. Общая структура моей аргументации не слишком изменилась по сравнению с начальными наработками, но имеются прецеденты и решения судов этого сегментума, с которыми мне необходимо ознакомиться.
Шира вновь прокрутила в голове слова Оровена.
– Мое дело станет истинным свидетельством против меня самой, мои упущения будут представлены в нем с точки зрения права, так, чтобы могли быть исследованы и слабые, и сильные мои стороны. Голос обвинения суть голос Императора, обретший воплощение в законе. И я не вправе «защищать» что-либо.
