В общественную баню возле морвокзала приличные женщины в мирное время не ходили.
Но с другой стороны – помыться хочется, и согреться до последней косточки, и не пошли бы все куда подальше.
Придумали, что пойдем рано утром, в семь часов, когда никого не будет.
– Я не могуууу, – завывала Клара. – Там чужая гряяяязь, фууууу! Тетки заразныееее!
Пришлось ее стукнуть и собираться в баню, как в эмиграцию.
Взяли с собой буквально ВСЕ: мыло, мочалки, тапки, полотенца, белье и чистую одежду. Все это влезло только в сумку на колесиках.
И пошли мы в предрассветной тьме по безлюдным улицам, грохоча колесиками по обледенелому снегу, и нас провожали взглядами окоченевшие пальмы и магнолии.
И мы помылись.
Баня была жаркая, влажная и разбитная, как преисподняя для невинных.
Мы стояли под потоками горячей воды, мычали от счастья и грелись, грелись, грелись.
Намыливались сто раз, терли себя рыбацкими сетками, кожа зудела и дышала, скрипела, лопалась от красноты, мы терли друг другу спинки, поднимали лица навстречу воде, и отплевывались, и хохотали как сумасшедшие.
Обратно шли, как дети блокады, – замотанные крест-накрест платками, скользили по утоптанному снегу, на улицах уже появились редкие машины, водители медленно рулили по льду и с интересом смотрели на двух странных девочек с сумкой на колесиках.
Дома поменяли постельное белье, залегли под одеяла и, медленно нагревая нору, болтали про фильм, который я когда-то хотела снимать.
Это нестерпимое наслаждение – ощущать свою чистую кожу везде, от макушки до пяток.
В этот день мы не стирали, не готовили, не пили чай. Мы сделали себе праздник и могли забить на весь остальной мир.
Свечи не вызывают в вас никаких романтических чувств, скорее – идиосинкразию, но они всегда есть про запас: потому что электричество могут отключить, а играть в нарды в темноте неудобно.
Кроме свечей, вы всегда, подчеркиваю – ВСЕГДА храните в доме стратегический запас воды в пластиковых бутылках.
Самым приятным респондентом из всего города оказался отец Деметре.
Иногда Лике приходилось забегать к нему домой. Уходя, увидела однажды в окне его жену – она курила и слушала Мика Джаггера, пританцовывая всем телом.
В этот момент словно бездна открылась, и Лика принялась ее изучать.
Они поженились почти детьми – а кто в семнадцать не ребенок?
На старой фотографии, прислоненной к подсвечнику на пианино «Петрофф», жена – фарфоровая кукла, он – тощий мальчик в рясе. Уже тогда был дьячком.
