Наступила ночь. Снег прекратился. Мы шли еще несколько часов, прежде чем прибыли.
Мы не видели лагеря, пока не оказались перед самыми воротами.
Какие-то капо отвели нас в бараки. Мы теснили и толкали друг друга у входа в барак, как если бы там нас ждало вечное спасение, врата жизни. Мы шагали по истерзанным телам. Мы наступали на расквашенные лица. Не слышалось криков, только стоны. Нас с отцом самих сбила с ног эта катящаяся волна. Из-под наших ног кто-то издал хриплый крик: «Вы раздавили меня… осторожней!»
Голос показался мне знакомым.
«Вы же давите меня… осторожней! Помогите!»
Я где-то слышал раньше такой же слабый голос, такой же хрип. Этот голос со мной когда-то разговаривал. Где? Когда? Много лет назад? Нет, это могло быть только в лагере.
«Спасите!»
Я чувствовал, что сейчас раздавлю его, что я не даю ему дышать. Я пробовал встать, я пытался высвободиться, чтобы он мог дышать. Но я сам был придавлен тяжестью тел. Я едва дышал. Я впивался ногтями в незнакомые лица, я кусал все вокруг, лишь бы глотнуть воздуха. Никто не вскрикивал.
Неожиданно я вспомнил. Юлек! Мальчик из Варшавы, игравший на скрипке в оркестре Буны…
«Юлек, это ты?»
«Элиэзер… двадцать пять ударов плетью. Да… я помню…»
Он замолчал. Прошло немало времени.
«Юлек! Ты меня слышишь, Юлек?»
«Да…» — ответил он слабым голосом. — «Что ты хочешь?»
«Как ты себя чувствуешь, Юлек?» — спросил я не столько для того, чтобы услышать ответ, но для того, чтобы убедиться, что он может говорить, что он еще жив.
«Все в порядке, Элиэзер… У меня все в порядке. Воздуха не хватает… сил нет. У меня ноги опухли. Отдохнуть-то хорошо, но моя скрипка…»
Я подумал, что он сошел с ума. Зачем здесь скрипка?
«Что, твоя скрипка?»
Он задыхался. «Я боюсь… я боюсь… что мою скрипку сломают… Я принес ее с собой».
Я не смог ответить. Кто-то лежал на мне во всю длину, закрывая мое лицо. Я не мог дышать ни ртом, ни носом. Капли пота заливали мне лоб, сбегали по спине. Это был конец — конец пути. Медленная смерть от удушья. Ни крикнуть, ни позвать на помощь.
Я попытался избавиться от моего невидимого убийцы. Вся моя воля к жизни сосредоточилась в моих ногтях. Я царапался. Я сражался за глоток воздуха. Я впивался в рвущуюся плоть, а она не реагировала. Я не мог высвободиться из-под этой массы, сдавливавшей мою грудь. Был ли человек, с которым я сражался, мертв? Кто знает? Я никогда не узнаю. Могу сказать лишь одно — я победил. Мне удалось пробить дыру в этой стене умирающих людей и вдохнуть немного воздуха.
